- В Токио, - рассказал Хаякава, - кроме Кабуки и еще двух старых театров, нет стационарных площадок, где можно было бы постоянно работать. У нас, в одиннадцатимиллионном Токио, всего лишь одна шестая тех театров, которые есть в Москве.
...Иида-сан переводит в Японии мои книги. Поехали с ним в издательство "Хаякава". Они издали "Петровку, 38". Познакомился с папой Хаякава (Хаякав в Японии, как у нас Петровых), президентом издательства, с сыном Хаякавой, вице-президентом, и с главным редактором Токива. Они показали мне свой план скоро выпустят братьев Стругацких. Готовят переиздание Ле Каре, Ена Флеминга, Агаты Кристи. (Великолепную книгу Ле Каре "В одном маленьком немецком городе" здесь, как и повсюду на Западе, замалчивают из-за ее открытой тенденции: "Внимание, люди, в ФРГ неонацисты поднимают голову!" Переводят здесь лишь ранние романы Ле Каре, когда он "наскакивал" на ГДР.) Хироси Хаякава вице-президент компании "Хаякава паблишинг Хауз", рассказал об организации издательского дела в стране.
- Книгоиздательство, - говорил он, - это азартная игра. Я не связан непосредственно ни с читателем, ни с писателем, ни с книготорговлей. Все решает посредник. Он в первую очередь формирует читательское общественное мнение. Я, издатель, фактически не имею никакой гарантии, я не знаю, пройдет книга на рынке или нет.
Хироси Хаякава окончил аспирантуру Колумбийского университета, великолепно знает социологию, историю.
- Для того чтобы как-то подстраховать себя, - продолжает он, - приходится выпускать серию Джеймса Бонда. Я понимаю, что это дурная литература, пошлятина, но что делать? Бонд - надежная страховка. Я жалею молодых писателей. Они сердитые, им тяжело. Если ко мне придет гений, но гений непризнанный, у которого нет паблисити, он и уйдет непризнанным гением, я его не издам, я не могу рисковать. Если только приходит посредник и я знаю, что это серьезный человек, и что у него отлажены контакты с книгопродавцами, и что он имеет свои ходы в журналы и в газеты, только тогда я иду на риск, потому что значительную долю ответственности за неуспех он принимает на себя.
Говорит он об этом сухо, деловито, а в глазах затаенная боль.
- Где же выход? - спрашиваете вы. А выхода нет. Невозможно поломать сложившуюся систему отношений: писатель - посредник - издатель - продавец, Кроме писателя, все заинтересованы в сохранении этой системы. Я понимаю, что это ужасно, что это мешает появлению новых имен в литературе. Я пытаюсь себя успокаивать лишь одним: истинный талант - одержим, он должен пробить стену, если ему есть что сказать людям.
Потом Хаякава спросил меня о том, что является главной проблемой для советской литературы сегодня.
Я рассказал ему, как два года назад друзья познакомили меня с новыми, несколько, на первый взгляд, неожиданными опытами молодого профессора математики. Ученый этот, занимаясь созданием нового типа электронно-вычислительных машин, отрабатывал систему, выверяя ее истинность на литературе, памятуя, видимо, восточную мудрость: "Цирюльник учится на голове сироты". Ученый "заложил" в электронно-вычислительную машину несколько произведений. ЭВМ было предложено определить ценность выбранной для эксперимента литературы с точки зрения сугубо математической - каково содержание информации в каждой строке, странице, главе.
Высший балл за талантливость получил Пушкин. В одной его строке из "Каменного гостя", по данным нашего математика, заложено 100 процентов информации. В этой строке, как, впрочем, и во всех остальных строках Пушкина, нет ни одного пустого слова.
Увы, просчитанный на электронно-вычислительной машине вместе с Пушкиным один наш литератор получил нулевой балл, ибо в лучших его строчках было заложено не более трех процентов информации.
В условиях сегодняшнего момента принцип качества информации, заложенной в литературе, перестает быть вопросом тех или иных вкусовых привязанностей, но становится предметом политики, поскольку литература должна "чувственно" угадывать те глубинные процессы, которые происходят (или начинают происходить) в обществе, в мире. При этом, я думаю, нет нужды объяснять, что термин "объем информации" подразумевает не количество действующих лиц и перечисление географических названий: "информация" литературы - это эмоциональный сгусток новых знаний, идей, гипотез, пропущенных сквозь жизнь героев...
Видимо, одна из главных проблем, которая должна быть изучена нами безотлагательно, - это проблема взаимосвязанности научно-технической революции, педагогики и литературы. Всем известно, что теперь в школе алгебру изучают с первого класса. Наше поколение сорокалетних изучало ее в седьмом. Всем известно, что во многих языковых школах дети уже в пятом и шестом классах изучают физику и химию на английском, немецком, испанском и французском языках. Когда я знакомился в школах с методикой преподавания, меня восхищала революционная смелость в подаче десятилетним гражданам Страны Советов новейших достижений науки и техники. В то же время методика преподавания литературы, истории, эстетики осталась - увы - такой же, какой была десять, двадцать лет назад. Мы не можем позволить, чтобы к литературе десятилетний гражданин, знающий, как включать ТВ, относился как к предмету, который надо сдать в конце года, или, что еще хуже, как к некоему сладкому придатку великого машинного периода нашего развития, когда человек берет книгу, для того чтобы отдохнуть, забыться и поскорее уснуть после дня трудов праведных. Для того чтобы лучше понять предмет, следует обратить более пристальное внимание на крайности. Помочь в изучении крайностей нам должны социологи равно в такой мере, в какой и мы должны помочь им. К сожалению, лишь "Комсомольская правда" проводит опросы общественного мнения, причем газета эта интересуется кругом проблем, которые затрагивают отнюдь не только одну литературу. Было бы, вероятно, целесообразно провести несколько социологических исследований по поводу того, что сейчас читают, к чему сейчас рвутся в библиотеках и, наконец, что читатель перестает принимать. Среди великолепных завоеваний, которыми по праву можем гордиться мы, люди Советского Союза, есть главное: ни в одной стране мира нет такого читателя, какого имеем мы, - доброго, беспощадно требовательного и высокоподготовленного. По данным Центрального статистического управления, более 50 процентов населения Советского Союза, то есть более 130 миллионов человек, рождены в 1945 году и позже. Это люди, не знавшие войны, это люди, обязанные (по Конституции) окончить десять классов, получив там знания, к уровню которых мы подбирались на третьих и четвертых курсах институтов еще десять - двадцать лет назад.
Проводя социологические опросы читательского мнения в стране, мы сможем определить для себя очень много нового, принципиально для нас важного. Мы сможем определить для себя то, что поможет нам в той конкретной работе, которую предстоит проводить - чем дальше, тем слаженней и четче. Когда мы сейчас обращаемся к Госплану Союза и к Министерству бумажной и целлюлозной промышленности, когда мы браним, и, вероятно, справедливо браним, полиграфическую промышленность, мы выступаем в роли некиих абстрактно вещающих оракулов. Но время - новое время, исповедующее идеи плюс факты и цифры, предполагает деловой разговор, когда слова и требования подтверждаются математически точными выкладками, ибо мы говорим не столько от имени 7 тысяч членов Союза писателей, но от имени 250 миллионов сограждан. Не знаю, как кто, а для меня были шоковыми посещения ряда библиотек. То, что мы считаем "затвержденной литературной ценностью", стоит и пылится на полках, а то, мимо чего проходит критика, расхватывается моментально, читатели выстраиваются в очередь. Пора, видимо, провести совещание, совместное совещание писателей, издателей, библиотекарей и педагогов, для того чтобы отладить нашу работу на будущее.
Я помню, как весной 1968 года самолет полярной авиации, пилотируемый Героем Советского Союза Константином Михаленко (человек этот, кстати сказать, совмещает в своем лице две профессии - в свободное время, в период полярного лета, он пишет пейзажи, а в длинные дни полярной зимы трещит на пишущей машинке - в маленьком "балке" полярной станции он работает над своими книгами, три из которых уже изданы нашими издательствами), приземлился на изломанной льдине возле дрейфующей станции "Северный полюс - 13". Было принято решение о срочной эвакуации, потому что положение было сугубо угрожающим. Михаленко забрал с собой почти всех зимовщиков, и на льдине осталось семь человек: начальник станции, радист, метеоролог, моторист, доктор, ученый-исследователь из Арктического и Антарктического института и я, - журналист из "Правды". Чтобы не терять зря времени, поджидая возвращения Михаленко, ученый из Ленинграда начал свою - в высшей мере интересную - работу: он проводил социологические тесты на совместимость. Среди этих тестов был один, имеющий к нам, писателям, самое прямое отношение: "Какую литературу вы читаете? Каким жанром вы увлечены более всего?" Ответы, полученные в результате тайного голосования, были занятны - четыре человека высказались за литературу научно-художественную, два человека сообщили, что они читают классику, и один ответил: "Ничего, кроме сказок, читать не хочу". Этот социологический опрос полярников - настоящих солдат науки и настоящих читателей - на разломанной льдине, опрос в тревожные часы ожидания, мог бы показаться частностью, крайней частностью. Однако в этом году в Париже советский редактор журнала "Курьер ЮНЕСКО" Георгий Стеценко сказал мне, что, по данным ООН, более половины читающего населения земного шара сейчас тяготеют к литературе факта, то есть к литературе, несущей в себе оптимальный заряд информации.