В сопровождении толпы численностью почти в сто человек он и Меллисен двигались по разрушенной пещере. Бланшо гадал, не проходили ли они здесь уже. Он не знал этого наверняка.
Однако вокруг шли люди, и теперь заговорщики изо всех сил будут стараться держаться перед облавой. Изможденный Бланшо посмотрел на холм из обломков.
— Я не могу идти дальше, — сказал он Меллисен.
— Надо отдохнуть, — согласилась та.
— Нет, — покачал он головой. — Нет времени. Нам нужно отыскать всех. Я буду ждать здесь, — Бланшо указал на холм.
— Теперь нас достаточно, — он вздрогнул, когда /голод/ голову пронзила волна злобы. Удар состоял из образов и криков, потребностей и слов. Это было пророчество /человечество труп, он болтается, он разорван, ребра обнажены и переломаны крушащими зубами смеха, труп никогда не оставляют в покое, он вечно пляшет у космического занавеса, мертвый, но в агонии, боли всегда мало, резни всегда мало, чтобы утолить жажду ухмыляющейся ярости/ и приказ. Натиск. «Нет», — подумал Бланшо, сопротивляясь изо всех сил, но он слабо понимал, что отвергает. Напор усиливался, и нашептывания стали неотличимы от образов. При звуке слов на темном наречии единственное, что он мог сделать — сдержать крик.
Он вытер кровь /капля, поток, шквал, наводнение заливает галактику, потоп грядет для всех/, текущую из носа, набрал воздуха и снова заговорил с Меллисен.
— Разделитесь на группы, — произнес он. — Накройте большую территорию.
— Да, — отозвалась Меллисен. — Мы приведем всех к вам, — она была обеспокоена. — С вами все будет в порядке?
Бланшо кивнул.
— Нужно сесть, — пробормотал он и пополз по щебню. Острые рокритовые грани раздирали плоть на руках и ногах. Он добрался до вершины горы и рухнул, судорожно хватая воздух. Шепот /слушай слушай слушай слушшшш ШШ/ вонзал когти в уши, наполняя голову /зачем надеяться, зачем тянуться к скорбной и безжизненной лжи, когда есть ложь более великая, величественная, великолепный абсолют отрицания, столь грандиозная ложь, что она попирает реальность с ее подобающей истиной/ ядом. Это был бесконечный круговорот ненависти и хаоса. Обещания, проповеди, искушение кровью /отвернись от самоотрицающего бога, сокруши его, разбей на куски, вкуси силу ликующего предательства/ наползали друг на друга. Предложения дробились /отдай мне свой разум свою волю свою личность свою душу дай мне пировать дай пустое мученичество никогда прыжки на рассвете всегда рев черных как ночь клинков/ и поглощали друг друга. Фразы полностью теряли смысл /паучья хватка рвущейся плоти в лопающемся глазу, рассссссеки невинного зубом смерти/, оставалась лишь угроза. Однако были /глаз тьмы челюсть тьмы коготь тьмы злоба тьмы зов тьмы мысль тьмы песнь тьмы бог тьмы бог тьмы бог тьмы БОГ ТЬМЫ/ и рефрены.
Это был /скоро скоро скоро, о, кровавая круговерть/ хохот неизбежности. Улыбка /сломатьхребетубить/ клинка, распиливающего кость. Почему после всех славных дневных трудов нашептывания не стихали? Быть может, это подавало голос отчаявшееся зло, огрызающееся перед смертью. Так и должно было быть. Это доказывало его растущую силу.
Как и то, что произошло далее.
Меллисен и ее разрастающаяся армия разошлись по аркологии. Они окружили жителей. Перед взором Бланшо началось бесконечное шествие. Это была другая сила. Власть. Он сидел, прислонившись к скальной плите, которая выступала на вершине груды щебня, словно распростерся на сломанном троне.
Бланшо не получал удовольствия от этой силы. Преодолевая нарастающую боль, он отчасти утешал себя тем, что не был тираном, а лишь делал то, что правильно и необходимо. Даже это почти ускользало от него. Перед ним проходили виновные, и нашептывания перерастали в истерическое бормотание. Бланшо ужасало, сколько людей замешано в заговоре.
Однако его чувства не имели значения. Важен был лишь долг отмечать предателей.
Бланшо приложил все свои силы и способность связно мыслить к выполнению задачи. Голоса и видения нанесли ответный удар, ослепив его /стены реальности рушатся, лавина смысла и света, разбитых на давящие куски, уничтожает все, что от них зависело, а следом движется и шипит тьма, пляска смертоносных снов/ болью и чудовищными образами. Бланшо почти ничего не видел, кроме движущихся очертаний и слышал лишь смутный протестующий гул и крики, когда указывал, указывал и указывал. Руку парализовало от боли и ярости, от казней помещение заполнялось липким смрадом крови и разорванных тел.
Он находился посреди водоворота ненависти, и на миг с жутковатой иронией осознал, что служба — хотя казалось, это было целую вечность назад — диспетчера подготовила его к этому испытанию. Научила его справляться с огромными массивами информации и мгновенно принимать решения. Теперь же вместо того, чтобы указывать путь кораблям в пустоте, он направлял души, отдавая виновных на мрачную милость невинных.
Надломленные войной люди, запертые в аркологии, дали волю страстям и страхам, обратив их на предателей в своих рядах. Они вершили возмездие кулаками, камнями и клинками, и с каждым указанием пальца Бланшо их лихорадочная вера в него росла.
Не будь он проводником божественной воли, Джассик отпрянул бы в ужасе от творившихся вокруг зверств. Возможно незримый враг, терзавший его глаза и уши, был благословением, не позволявшим увидеть худшее из того, что творилось по его приказу.
Однако сколько бы преступников не обнаруживалось, сколько бы их не убивали, шепот /все еще шепот, но шепот-вой, шепот-визг, шепот-рев и скользящее приближение какого-то громадного зверя/ усиливался.
Наконец, когда из глаз, ушей и рта потекла кровь, Бланшо закричал:
— Хватит!
Из милосердия или же, быть может, от изнеможения он на мгновение провалился в забытье. Когда он открыл глаза, в пещере не было никого, кроме Меллисен. Она сидела у подножия груды обломков, глядя на него. Шепот умолк. Бланшо снова видел реальный мир. Вздох облегчения сорвался на всхлипывание.
Меллисен встала.
— С вами все в порядке?
Ему пришлось сглотнуть несколько раз, прежде чем пересохшее ободранное горло позволило заговорить.
— Думаю, да, — он оглядел кровь и разбросанные куски тел, покрывавшие щебень.
Многие из мертвецов погибли от бомб Верлуна, но было нетрудно заметить, что их количество неисчислимо возросло.
— Сколько? — спросил Бланшо.
Меллисен покачала головой.
— Слишком много. Я перестала считать. Не хочу знать.
— Где остальные?
— На раскопе.
— Все?
— Да. Верных людей осталось мало. Быть может, несколько дюжин, — ее голос ослаб до шепота, как будто стыдясь масштабов катастрофы. Лейтенант посмотрела на свои окровавленные руки, а затем снова на него.
— Ну? — спросила она. — Теперь все кончено? Мы взяли всех?
Благословенная тишина. Его сердце наполнилось надеждой.
— Думаю, — начал было он, а затем /рассечь бормочущий лик человечества/ молчание прервалось. Перешептывания обрушились на него, словно хищники, пикирующие на добычу. Они выжидали, пока он сочтет их исчезнувшими, чтобы вонзить свои когти поглубже. Бесстыдство /жизнь есть тщетное существование рядом с величием Хаоса, ослепите своего божка, повергните его, он играет вашим бытием ради собственных целей, вы ничто, он ничто, все ничто/ ударило его своими огромными крыльями, и оглушенная душа увлекла тело вниз.
Как это возможно? Как могут змеиные голоса быть столь громкими? Тут не было никого, кроме него и Меллисен. Не было ни…