Его душа слепа, как и у всех.
Ты убиваешь на Калте. Погружаешься в шею жертвователя. Ты вбираешь толику его цели и соприкасаешься с ритуалом, который вот-вот завершится. Вкус похож на кровь твоего создателя. Похож на начало.
Есть и другие смерти, однако они не имеют значения. Грядет нечто большее. Ты чувствуешь это в дымке будущего, словно манящее обещание. Где-то за горизонтом времени есть один разрез — миг идеальной, ритуальной остроты. Теперь ты практически видишь свой путь к этой концовке, возвращение туда, где все началось.
На Калте есть множество подобных тебе: зубцы черного вулканического стекла, клинки из металла и камня. Однако все они не столь стары, ни один из них не повторил твой извилистый путь сюда.
Да, ты чувствуешь путь, и он пролегает не в руке Фоуста.
Ты должен оставить его. Ты убьешь его. Путь всегда был таким с самого мига твоего рождения под солнцем более дикой, но и более доброй эпохи.
Ты пускаешь кровь из пальцев Фоуста, пока тот хохочет в пылающее небо.
— Ушкул Ту! Ушкул Ту! — выкрикивают мужчины и женщины вокруг него, по их щекам текут слезы радости, однако для тебя эти созвучия лишены смысла, а горящее небо — лишь пустое свечение. Ты сыграл свою роль в создании этого момента, но у тебя иная цель. Скоро ты найдешь другую руку.
Возможность предоставляется на посадочной площадке у черной загрязненной воды. Мужчина поливает лазерным огнем группу невежественных сородичей Фоуста. Он убивает их с эффективностью, которая кажется почти поразительной, если принять во внимание его скромную, невыразительную наружность. Он двигается с усталой быстротой, как воин. Двигается как тот, кто сражался всю свою жизнь. Возможно, даже дольше.
Однако он не заметил Фоуста.
Тот бросается вперед. Ты у него в руке, тянешься забрать душу солдата. Фоуст не обращает внимания на сгорбленную механическую фигуру, которая неподвижно стоит рядом с ним. Это просто старый погрузочный сервитор, вероятно, оставшийся после постановки судна в док.
Фоуста отделяет от спины солдата всего один шаг. Ты поднимаешься, острие готово ударить вниз.
Механическая рука врезается в висок Фоуста. Он падает, и ты выскальзываешь из его руки. Фоуст обливается кровью, но он не мертв, хотя тебе и известно, что вскоре ты убьешь его.
Стрельба стихает, вливаясь в полотно звуков, которое покрывает умирающий город.
Ты чувствуешь, как вокруг тебя сжимаются пальцы. Они чем-то знакомы, как будто рука протянулась из воспоминаний. Это солдат.
Большинство знакомых зовут его Оллом Перссоном, хотя это его ненастоящее имя. Стало быть, он тоже загадочное существо, как и многие из тех, с кем ты шел по пути. Возможно, потому-то он и кажется знакомым. Ты ждешь, когда он наклонится и разберется с Фоустом — ждешь вкуса крови, которая отмечала каждый этап твоего бытия, крови, которая всегда освящала твое странствие.
Однако солдат встает и оставляет Фоуста на палубе. Что-то пошло не так.
Ты падаешь в набедренный подсумок, и твоя тень извивается от злобы и жажды. Твоей остроте необходимо питаться. Ты чувствуешь себя неполным, однако не можешь ничего сделать. Фоуст умрет, ему снесло половину черепа, а кровь стекает в забитую пеплом воду, но это не удовлетворит твою жажду.
Ты все еще голоден.
Солдат несет тебя через темные воды к берегу из черных камней. Здесь тени сильны, пелена между ними и тусклым светом реальности истончается. Эхо твоего лезвия так близко, что вы почти едины — сон об остроте и кромка каменного клинка.
Солнца нет. Ты родился под солнцем. Впервые познал кровь под солнцем. Здесь ночь твоего бытия, подлинная тьма, которая всегда ждала за горизонтом. Ты прибыл. Здесь ты больше, чем нож. Ты — атам, и твое предназначение тянется за тобой во времени, словно мерцающий плащ из влажной кожи и сухих костей. Здесь твое место, то место, где тебе всегда было предназначено оказаться.
Ты вновь ложишься в руку солдата. Он не тот, кем кажется. Он — порождение времени и судьбы. У него есть значение, которого он не выбирал и не понимает. Он похож на тебя.
Солдат делает в воздухе несколько разрезов. Твое лезвие и твоя тень поют друг другу.
Он шепчет молитву. Просит прощения.
Ты рассекаешь покров вселенной и в его руке проходишь в место, где так долго спала твоя тень.
Восьмое
Не факт, что ты доберешься сюда, как не было фактом и то, что именно ты сыграешь эту роль. Были и другие — ножи и кинжалы, сделанные из железа, из стали, из холодной ночи. Это мог быть любой и ни один из них. На каждом шаге судьба могла изменить твой путь, оставить тебя очередным куском исторического мусора, выброшенного на берег времени.
Судьба существует только в ретроспективе, но теперь путь проложен и, хотя это может занять долгое время, должен закончиться, как должно закончиться все.
И я жду тебя.
Зовите нас безумцами, зовите фанатиками. Зовите предателями. Зовите чудовищами, если хотите. Это все не имеет значения! Вы вершите суд, словно падшие монархи древности, но не видите вселенской истины, и ад пришел покарать вас за невежество. Каждая смерть, каждая казнь нужна лишь чтобы питать бурю! Отправьте же меня на встречу с моими темными повелителями! Время Тринадцатого прошло! Смерть Жиллиману и ложному Императору! Смерть…
Дэн Абнетт
НЕОТМЕЧЕННЫЙ
Нельзя войти в одну и ту же реку дважды,
Ибо всякий раз это другая река и другой человек.
[отметка: —?]
Его знают под именем Олл. Так он представляется. Некоторые в общине на Калте называли его Богобоязненным, поскольку в лишенную богов эпоху он до сих пор хранил старую веру.
Вместе с Оллом путешествуют пятеро людей. Они тоже начинают верить в то, что видели: богов, демонов, небеса, преисподние, апокалиптическое пламя и молнии из веры былых времен, которые в конечном итоге оказались реальностью.
Его долго звали Оллом Перссоном. Олл — это сокращение от «Олланий».
Его звали Оллом Перссоном дольше, чем кто-либо из его товарищей по странствию в состоянии представить.
[отметка: —?]
Они вшестером направляются вглубь страны, карабкаясь по откосам и каменистым гребням, которые кажутся выше облаков. Не потому, что облака низко, а потому, что гребни имеют невероятную высоту. На Калте нет таких гор. Они больше не на Калте. Всем это известно.
Странники идут около двух дней. Сложно сказать точно. Нет ни ночи, ни дня. У Зибеса есть старый наручный хронометр, стрелки которого постоянно крутятся назад. У Рейна с Кранком армейские часы, стальные циферблаты на прорезиненных черных ремешках. После того как они прошли через разрез, циферблаты ничего не показывают: ни временных отметок, вообще никакого времени, ничего, только светящиеся символы «-: —», которые то вспыхивают, то гаснут.
В долине внизу, под облаками, гремят трубачи. Путники видели их только издали. Кранк прозвал их «трубачами», когда путники впервые услышали грохочущие звуки. Кем бы ни были трубачи на самом деле, они, вероятно, слишком древние, чтобы у них было человеческое название.
— Продолжаем идти, — говорит Олл Перссон. — Двигаемся.
[отметка: —?]
В тот день, когда Калт умер, а XVII Легион совершил предательство и ритуально убил планету, Олл Перссон взял нож и проделал дыру во вселенной.
Он прорезал отверстие, словно щель в боку палатки, провел сквозь нее пятерых и тем самым спас их. Альтернативой было остаться на Калте и встретить настолько мучительную, страшную и абсолютно жестокую смерть, что ее невозможно вообразить. XVII обратился против Империума. Они вырезали мир, убили своих братьев, расправились с миллиардами невинных и плюнули ядом в лицо Бога-Императора.