Субиако бежит, а звери дышат ему в затылок. Они преследуют его, играют с ним.
Они могут поймать и убить его, когда захотят, но охота слишком приятна. Он чувствует их гнилостное голодное дыхание.
Субиако знает, что есть лишь один выход, и он мчится туда, задыхаясь на каждом шагу и надеясь, что доберется до огромных циклопических врат с золотой печатью.
Лишь врата дают убежище.
Субиако просыпается, в его ушах звенят крики демонов.
И ничего не меняется.
XXVII
Внутри храма бойня, которая кажется Вентану бессмысленной.
Там холодно, даже морозно. Сюда не проникает жар от умирающей звезды и бомбардировки, и от ранцев легионеров поднимается пар. Сквозь треснувшую крышу пробиваются колонны света, а у проломов в стенах висит ядовитый дым горящей боевой техники, которому как будто не хочется проникать внутрь.
Вентан еще не успевает сделать шаг внутрь, а уже чувствует запах крови. Теперь у него есть ответ на вопрос, что же случилось с Несущими Слово.
Они в храме, и все мертвы.
Их тела явно образуют узор, продолжая стоять.
Эффект достигается за счет того, что каждый из легионеров врага удерживается в вертикальном положении острым штырем из почерневшего железа. Несколько тысяч Несущих Слово насажены на колья в порядке, который явно имеет некое значение. Для Вентана загадка, какое же именно.
Эйкос Ламиад и Киуз Селатон ведут своих воинов среди колонн мертвых Несущих Слово. Селатон несет штандарт Четвертой роты — прославленное и потрепанное напоминание о том, что они потеряли и за что сражаются.
Возле Ламиада, будто личный телохранитель тетрарха, шагает «Контемптор» Телемехр. Вращающиеся стволы штурмовой пушки издают визг, оружие поворачивается влево-вправо в поисках живых целей.
Сиданс стоит рядом с Вентаном. Визор шлема не позволяет разглядеть выражение лица капитана, однако все ясно без слов.
— Кто это сотворил? — спрашивает Сиданс. Он еще не понял, в отличие от Вентана.
— Они сами это с собой сделали.
Сиданс резко оборачивается. Вентан не знает, что сильнее пугает второго капитана — мысль, что воины совершили над собой подобное или же что Вентан понял достаточно, чтобы об этом догадаться. Он качает головой и идет дальше. Внутри храма находится около тысячи Ультрадесантников, лишившихся дара речи от этого зверства.
Никто из них не в силах осознать смысл увиденного. Он слишком чужд для их понимания и не соответствует ни одной из тех военных моделей, которым их учили.
Вентан подходит к ближайшему Несущему Слово и приподнимает тому голову. На мертвеце нет шлема, лицо изрезано глубокими ударами острого клинка.
Оно искажено смесью ужаса и истовости. У символов странная геометрия, по непонятным причинам на них неприятно смотреть.
Чем ближе Вентан подходит к центру храма, тем понятнее становится узор, выложенный насаженными на колья телами. Группы Ультрадесантников естественным образом сходятся, приближаясь к середине сводчатого помещения. Вентан чувствует, что температура продолжает понижаться.
— Они располагаются равноудаленными колоннами, — произносит Ламиад. Его лицу, наполовину состоящему из плоти, а наполовину из треснувшей керамики, удается передать то отвращение, которое все чувствуют. — Расходятся наружу от центральной точки.
— Из чего следует, что посередине нечто важное, — говорит Вентан.
— Неф храма ведет к центральному алтарю, — соглашается Ламиад. — Месту поклонения.
— Поклонения? — буквально выплевывает Сиданс. — Я думал, мы их от этого вылечили полвека назад.
— Урок явно не был усвоен, — произносит Ламиад, указывая уцелевшей рукой на жертвенное побоище. Конечность, которую он утратил в начале боя, можно было восстановить, а лицо — починить. Доступны и технология, и мастера, однако Ламиад предпочел остаться таким, как есть. Миф о нем стал важен для Калта, и тетрарх охотно пошел на подобную жертву.
Вентан питает к Эйкосу Ламиаду высочайшее почтение и надеется, что будет столь же сильным, как тетрарх, когда для него настанут такие времена.
— Так что в центре? — спрашивает Селатон, держа штандарт рядом с собой. — Я не вижу алтаря.
Селатон прав. Там нет алтаря, только вырытая яма, из которой неторопливо струятся языки тумана.
Вентан идет впереди, пальцы сжимают рукоять меча.
Здесь все уже мертвы, но присутствие оружия в руке всегда придает уверенность в себе.
Подойдя к яме, Вентан видит, что она уходит вглубь на три метра, а посередине находится еще одно пронзенное тело. Несущий Слово, облаченный в багряный доспех, который украшен трепещущими на ветру свитками с обетами и выбитыми золотыми надписями.
Это не рядовой воин. Каждая пластина и грань созданы вручную мастером-оружейником и отполированы с преданностью, которой может удостоиться лишь высокопоставленный полководец.
Белое, как пергамент, кошмарное лицо напоминает упыря-людоеда. Губ нет, скулы выпирают, глаза ввалились, а скальп лишен волос. На обнаженном черепе, с которого содрали кожу, вырезаны новые геометрические символы. В пустой черепной коробке пробита дыра с неровными краями.
— Федрал Фелл, полагаю, — произносит Вентан.
Вокруг трупа Фелла нагромождение тел воинов-культистов, вскрытых и выпотрошенных. Им приданы позы преклонения, руки прикованы к посоху с шипастым навершием, на который насажен Фелл. Рты безвольно приоткрыты, словно восхваляя кого-то, а восхищенные глаза удерживаются открытыми при помощи швов.
— Чем он проткнут? — интересуется Селатон. Оно не такое, как у остальных. Этот знак…
— Я уже не один раз видел подобный символ, — говорит Сиданс. — Всегда думал, что это какое-то обозначение подразделения. То отребье, через которое мы пробивались, чтобы попасть к вам в Нумин, носило точно такие же палки.
— Нет, — произносит Эйкос Ламиад. — Это не эмблема подразделения, как мы ее понимаем. Это тотем, знак их новых хозяев. Мы продолжаем носить на себе аквилу, а наши враги теперь носят это. Они называют его Октетом.
При звуке этого слова Вентан ощущает спазм отвращения. Капитан смотрит на посох, на толстое, покрытое надписями древко и восемь расходящихся спиц-клинков, которые повторяют расположение мертвых Несущих Слово. Ему доводилось видеть, как вражеские чемпионы носили такой штандарт с собой, потрясая им, словно священной реликвией.
— Надо уходить отсюда, — говорит Вентан. — Пусть орудия Таурен сровняют это место с землей.
Голова Федрала Фелла рывком поднимается, кожа туго натягивается на черепе в безгубой ухмылке.
— Пушки вам уже не помогут, — раздается бесцветный голос, а затем изо рта трупа на тела у его ног начинает извергаться пенящаяся, черная, словно мазут, жидкость. — Нерожденные идут за всеми вами.
Ошеломленные Ультрадесантники с омерзением отступают от ямы. По телу Федрала Фелла проходят спазмы — серия ломающих кости конвульсий, которые наверняка бы убили Несущего Слово, оставайся в том хоть сколько-нибудь жизни. Он пляшет на колу, а изо рта продолжает изливаться поток черной, густой и ядовитой жижи, похожей на желчь.
Ее невероятно много, больше, чем поместилось бы внутри тела. Она брызжет из глаз и ушей. Течет из носа и бьет изо рта, как из шланга под давлением. Яма заполняется смоляной жидкостью, превращаясь в бурлящую клоаку ужаснейшей порчи. Череп Федрала Фелла полностью погрузился, но Вентан продолжает слышать ликующую мантру.
Нерожденные идут…
Нерожденные идут…
Над поверхностью маслянистой жидкости теперь остается только шипастое навершие посоха с Октетом. С острых кончиков тянутся клубы чернильно-черного дыма. Его жгуты извиваются, словно совокупляющиеся змеи, и распространяются над головой завесой теней, стремясь к трупам на кольях по всему храму.