И шорох лишь услышав странный,
нажал без страха на курок.
И начался тут праздник бранный,
и крик разбавил матерок.
Минуты три и две обоймы,
и кем-то порванный сапог.
Двенадцать тварей и два гнома
такой сражению итог.
А после боя, как после бани,
по кругу фляжка, тишина.
Став кровным братом, на поле брани.
Пусть боги с нами, в нас война.
Но паровоз, он что машина,
пути открыли и побежал.
Ведь он-то знает, одну лишь правду,
что там, в конце, их ждёт вокзал.
И встретив солнце, в конце дороги.
Здесь хоббит снова сел в седло.
От гномов же, пусть видят боги,
в подарок получил кайло.
Но инструмент был не обычный.
Носил он имя Меркадер.
Хоть вид имел весьма приличный,
но был нужён для крайних мер.
Глава четвёртая.
И посигналив на прощанье,
Михалыч надавил на газ.
В снега вели его терзанья,
в душе всё громче слышен глас.
На север к ледяным торосам,
где вечно правят маги льда.
К Гиперборейским злым колоссам,
кольцо звало его туда.
Ни что проблем не предвещало,
под музыку себе кати.
Но вот стена большая стала,
и не проехать, не пройти.
А на стене такие строки,
и не захочешь, а прочти.
«Отсель закончились дороги
и начинаются пути».
И правда, дальше было поле,
и ветер что гоняет снег.
Михалыч, пеший по неволе,
местами, преходя на бег,
всё дальше, углублялся в тундру,
всё глубже, погружаясь в снег.
Но словно крот пёр сквозь сугробы.
Лбом пробивая даже лёд.
К любимой лишь добраться, что бы.
И точно знал, её найдётся.
Но вот упёрся лбом во что-то.
С трудом но выбрался на снег.
Пред ним гигантские ворота
Открыты настежь, вход для всех.
Внутри великолепных залов
Глаз смущала белизна.
И хоббит знал, пора настала.
И где то здесь сидит она.
Вдали вдруг заскрипели двери,
Михалыч вскинул дробовик,
Но не чудовища, не звери,
Пред ним предстал чудесный лик.
- О, рыцарь мой, слегка мохнатый.
Своей отвагой спас меня.
И радостно в свои объятья
сгребла Михалыча пленя
А хоббита, пронзивший холод,
тепло души, сковал на миг,
и королевы дикий голод,
как злобной твари выдал крик.
Но в миг тоски его предсмертной,
рука нащупало кайло,
подарок магии бессмертной,
Врубаясь, в лёд легко вошло.
И словно детская игрушка,
рассыпалась колдунья в прах.
Не стало Снежной королевы,
лишь лёд на хоббита устах.
ЭПИЛОГ.
Прошли года, минули в дымке.
Михалыч прожил много лет,
лишь над камином в паутинке,
висит загадочный портрет.
Да в зимний вечер, коль не спится,
хоть у камина и тепло,
Когда пурга в окно стучится,
в руке сжимал своё кайло.