Лещинский стремительно шел к тому образу, который нарисовал в своем воображении и которому, на его собственный взгляд, идеально соответствовал. Он умел выбрать человека, которому можно и нужно было сообщить о себе необходимую для его целей информацию. Дозированную, но весьма красноречивую. Энергетики не забыли его услугу и свели с газовиками. К угольщикам он сам нашел дорогу, и одна из его идей привела к задержке финансирования угольной промышленности и затяжной забастовке шахтеров Кузбаса из-за невыплаты заработной платы.
Крестному понравилась его напористость и интенсивность поставляемых им заказов. Прежде ему приходилось держать целую команду, так сказать, менеджеров, осуществлявших связь с Правительством. Теперь всех их заменил собою один Лещинский.
Уже при втором контакте Лещинский изложил ему свою просьбу-предложение.
Его начальник, руководитель аппарата, слишком хорошо знает свою работу. Его компетентность – реальная помеха столь удачно начатому сотрудничеству. На его месте нужен другой человек. Нет, он вовсе не себя имеет ввиду. Нужен человек, который просто не будет мешать работать.
Эта-то фраза и убедила Крестного, что Лещинский именно тот человек, с которым можно работать. Если бы он заикнулся о собственной карьере, это была бы последняя их встреча. Крестного всегда убеждала логика целесообразности, здравый смысл. В Лещинском этого смысла было – хоть отбавляй.
Крестный пошел ему навстречу. Начальника Лещинского через день нашли в самом центре Москвы в Кремлевском переулке с обширной гематомой в области затылка. Никто не мог понять, как он, никогда не покидавший пределов Кремля без машины, попал в этот аппендикс Красной площади. Впрочем, об этом голову ломали недолго. Вскрытие показало, что его хватил инфаркт, а гематома, скорее всего, от удара об асфальт при падении.
Еще через два дня на освободившееся место назначили человека, показавшегося Крестному подходящим. Он сам его выбрал, надавил на кое-кого из должников, кое-кого попросил, кое с кем попарился в Сандунах, заплатил кое-кому, короче кадровый механизм скрипнул, шевельнулся и нужный человек оказался на нужном месте.
С Лещинского он не взял ни копейки. Во-первых, сам был заинтересован в исходе дела. Во-вторых, Крестный всегда предпочитал иметь кого-то в должниках, чем самому быть у кого-то в долгу. А потратив сотню-другую долларов на нужное дело, он не обеднеет. Скорее – выиграет.
Вот так Лещинский и оказался на своем месте.
И, надо сказать, обжился на нем неплохо. Для Крестного он был человеком из Правительства. Для тех, кто обделывал через него свои дела – связным, представителем криминального мира. Его это вполне устраивало, он не хотел быть ни чьим, он хотел быть сам по себе. Все знать обо всех, все или почти все мочь, и, видя на много ходов вперед, иметь возможность уходить от опасности.
Уже через полгода он мог реально влиять на события в России, чтобы направлять их в нужную для себя сторону. С «динозаврами» у него проблем не было. Он пас их «стада» и вовремя отгонял набеги хищников, подсовывая тем добычу попроще, менее сытную, но более доступную. Старики были довольны и не доставляли ему особых хлопот, со своими мелкими проблемами справляясь самостоятельно.
Гораздо больше мороки было с функционерами новой формации, ворочающими мозгами не хуже него, но так и не нашедшими кормушки, способной удовлетворить их аппетиты. Да и аппетиты у них были – не сравнить со стариковскими. Их ненасытность его порою просто раздражала. Если у стариков мерилом хорошей жизни были наши российские мерки, эталонированные еще во времена Брежнева и ограниченные в силу того, что ограниченность была заложена в самих эталонах, то новые функционеры ориентировались на мерки новых русских, представления о жизни которых сформировались под действием двух факторов: образом жизни миллионеров Нового Света и приоритетом ментального «Хочу!» над реальным «Возможно» в инфантильной психике нового русского.
От них Лещинскому тоже поступали заказы. Но иногда даже для него они оказывались совершенно неожиданными и к сожалению, довольно часто – невыполнимыми. Один, например, вызвался оплатить организацию перемещения столицы на Урал. Лещинский был несколько ошарашен, когда, подумав, увидел целесообразность этого проекта сразу для нескольких российских экономических групп, но все решила следующая мысль, тут же пришедшая ему в голову: «А мне-то это на кой хрен?». И выбросил все из головы.
Но это – так, экзотика.
Гораздо хуже было то, что некоторые из молодых, но резвых, бредящих большой властью и большими деньгами, —большими по меркам нового времени – создавали свои тайные параллельные силовые структуры с целью активно вмешиваться в плавное течение традиционной российской неразберихи.
И слишком часто последнее время эти структуры начали проявлять свою активность. Вмешиваться в дела, относящиеся к его, Лещинского, компетенции. Это его раздражало, поскольку он не знал, как этому противостоять.
Например, с этим «Интегралбанком». Ведь с самого начала деньги предполагалось выводить из бюджета через другой банк, не столь крупный и, уж явно, не столь строптивый. Так нет же, в последний момент решение было изменено, и деньги попали к Кроносову. Кто вмешался? И как им удалось прижать министерство финансов? Этого Лещинский не знал. Знал он только, что вызволять эти деньги пришлось ему. И Крестному.
Кстати, туго тому пришлось. Шуму он наделал немало. А закончилось все банальным инфарктом. Счастливая случайность? Повезло Крестному? «Повезло всем нам», – поправил себя Лещинский. В конце концов, это уже не его дело – почему умер Кроносов. Его нет, деньги попали туда, куда и предназначались. Заказ так или иначе выполнен и должен быть оплачен.
Поэтому Лещинский вез на встречу с Крестным туго набитый долларами дипломат – гонорар за выполненную работу. Кроме того, был у него к Крестному и разговор, в перспективе стоящий гораздо больше не одного такого дипломата...
...Свой разговор был и у Крестного к Лещинскому.
Прежде всего, что за идиотизм – своими руками отдаете в банк деньги и тут же начинаете вызволять их обратно. При всей российской неразберихе в других делах с деньгами всегда обращались четко и продуманно, это Крестный знал твердо. Деньги никогда и нигде не лежали безнадзорной кучей, никогда не попадали не по назначению, если,конечно, назначением считать не строку в бюджете, а их реальное, конкретное, а порой и именное назначение, и всегда доходили до потребителя, хотя потребителя этого чаще всего знали два-три человека во всей России.
«Деньги с пути не собьются,» – было одной из поговорок Крестного, в которых формулировались его жизненные законы.
Второй тревожащий его момент. Что-то охрана у Кроносова была сильновата. Не подобает банкам иметь в распоряжении таких головорезов с гранатометами и действующих столь профессионально. Для охраны от мелких шавок, время от времени, проверяющих надежность банковских стен, вполне достаточно и традиционной втрое-вчетверо меньшей по численности охранной службы. И что-то он, Крестный, не слышал, чтобы где-нибудь банковская охрана имела на вооружении гранатометы. Что-то есть в этом слишком необычное, что-то тут не так.
И, наконец, кто хотел убить Ивана?
Вот это Лещинский должен выяснить, пусть хоть наизнанку вывернется. Для Крестного один Иван стоил гораздо больше, чем весь «Интегралбанк» вместе с его знаменитыми бронированными потрохами для хранения денег, вместе с содержимым этих потрохов.
При мысли об Иване, Крестный помрачнел.
Не запсиховал бы.
Где гарантия, что он заляжет на пару дней, как советовал ему Крестный. Специально для него, только для него, Крестный держал свободной квартиру в Одинцово, о которой кроме него и Ивана не знал никто. Квартира и была предназначена именно для таких случаев.
Но верит ли теперь ему Иван?
Крестный хорошо знал его повадки, скорее инстинктивные, чем рассудочные. Если Иван «психанет», как это называл Крестный, он ни за что не послушает совета и не пойдет на квартиру. Он затеет игру со смертью. Будет, наоборот, торчать в самых людных местах, где есть тысячи способов всадить ему пулю в затылок.