– Вам нравится мой телевизор? – спросил меня Горюнов.
– Ничуть! – поспешно сказал я, испугавшись, что он мне его вдруг возьмет и подарит. А я не буду знать, как от такого подарка отделаться. – Слишком велик для небольшой комнаты. Приковывает все внимание...
– Моим друзьям он нравится, – пожал хозяин плечами. – Кофе, джин с тоником?
– Ни то, ни другое, – покачал я головой, ища, где бы сесть.
Все кресла были чем-то заняты. Джинсы, мятая рубашка, какие-то недопитые стаканы. Бордель, а не квартира помощника заместителя министра обороны.
Он перехватил мой взгляд.
– У меня кавардак, простите, потому и предлагал вам встречу в ночном клубе – единственное место, где приятно пообщаться. В другой комнате еще хуже, все собираюсь сделать ремонт.
Он торопливо наводил порядок. Уборка состояла в том, что он сваливал вещи с кресел на покрытый какими-то пятнами светлый палас.
Я сел наконец в кресло. Кажется, уже понял, как следует вести себя с этим молодчиком. Как не дать ему себя огорошить. Главное, не ждать, что он еще выкинет, и ничему не удивляться.
– Стало быть, к армии вы имеете косвенное отношение? – спросил я.
– Не совсем так... – рассеянно произнес он, уставившись на очередное пятно на кресле, образовавшееся, когда он опрокинул один из стаканов.
– Может, объясните все-таки, о чем будет разговор? – спросил я.
– Одну только минуту! – Он прижал руки к груди. – Никак не мог ее выпроводить. С другими проще. Утром встанут, сварят кофе, помоют полы, посуду и тихо уйдут, чтобы не разбудить. Ох уж эти девочки из ночных клубов! Все такие разные... Вы, кажется, спросили, служил ли я в армии?
– Именно так, – подтвердил я. – Начнем хотя бы с этого.
– Это было мое условие, которое я поставил Геннадию Матвеевичу, когда он предложил мне пойти к нему в помощники, – сначала я должен уволиться из рядов вооруженных сил. Я ведь прошел славный путь – от рядового до прапорщика.
4
Марк Аврелий сказал: наша жизнь есть то, что мы думаем о ней. Сергей Горюнов полагал, что жизнь с ним играет, вернее, заигрывает подобно девице, которая прекрасно осознает, чем закончатся ее отнекивания и отпирания, и только хочет потянуть время.
Рано или поздно он должен обрести свою счастливую планиду.
Так было, когда поступил в Московскую консерваторию. Говорили, будто у него прекрасный голос, что он артистичен, пластичен и непосредствен. Ему предрекали блестящую карьеру оперного певца.
Но плохо, когда все само и сразу плывет тебе в руки. Одно начинает мешать другому. Девчонки так и липли к нему, перспективному, но он сразу наметил для себя Леночку с параллельного курса – тоже вокал, дочка проректора. Не сказать, чтоб особенно чем-то выделялась среди однокурсниц, кроме знатного происхождения. «Ни кожи ни рожи, а туда же!» – сам слышал такие разговоры здешних красавиц, фыркающих за его спиной, когда он направлялся к Леночке с цветами.
Он следовал принципу: не мешай водку с портвейном, а карьеру с любовью. В Леночку вполне можно было не влюбляться. Другое дело – ее папа. Вот на кого Сережа смотрел влюбленными глазами, когда сидел у них за столом и папа рассказывал околотеатральные сплетни. Потом папа шел спать, похлопав его по плечу.
Сережа понимал, что насчет кожи и рожи у него те же проблемы. Но мужчина, хоть чуть-чуть отличный от павиана, смело может считать себя красавцем, – успокаивал он себя каждое утро перед зеркалом, давя прыщи возле носа и на подбородке. Он знал себе цену. И потому был целеустремлен.
Так вот, когда папа-проректор отправлялся баиньки, а мама, устав подливать чай будущему зятю, начинала позевывать и выразительно поглядывать на часы, глаза Леночки стыдливо опускались, а ее оформившаяся грудь при этом начинала подниматься. Когда он уходил, Леночка долго прижималась к нему, выясняя, так же он любит ее, как вчера, или чуть больше?
Это случилось на Леночкин день рождения. Папа отошел ко сну раньше обычного, да и мама, разрумянившись от французского шампанского, стала мужественно бороться со сном уже за тортом.
Леночка исправно опустила глазки, будто следя за тем, насколько при этом поднялся ее бюст, потом, провожая жениха, вдруг придержала его за руку и прижала пальчик ко рту. Ее глаза горели, губы полыхали. Сквозь призму шампанского «Вдова Клико», о котором Сереже до сих пор приходилось только слышать, она выглядела почти сексуальной.
Придержав его одной рукой, она другой открыла входную дверь, продолжая не отпускать от себя суженого, уже видевшего себя солистом «Ла Скала».
Было слышно, как тикают напольные часы и скрипит кресло под грузом старавшейся из него выбраться будущей тещи. Выждав еще немного, Леночка вернулась в гостиную. Мамы уже не было. Она заглянула в родительскую спальню. Мама спала, прижавшись носом к волосатой груди храпевшего папы.
Леночка подумала, что другого такого случая у них не будет. Будучи чистюлей, она брезговала койками в общежитии, которые в подобных случаях снимали у подруг ее однокурсницы. Подружки уже заждались от нее подробностей. Никто не верил, что между ней и Сережей ничего такого не было. Сами в курилках и на междусобойчиках говорили исключительно про «это». А ей сказать было нечего. К тому же она стала замечать, что Сережа вольно или невольно стал все чаще поглядывать на Лилю Фахрутдинову, первую красавицу их курса, коей строгое магометанское воспитание не помешало считаться самой горячей и сексуальной девушкой, готовой переспать со всеми профессорами и деканами, не говоря уж о наиболее талантливых студентах.
Свои зачеты и экзамены Лиля сдавала, как правило, позже всех, на квартирах и дачах преподавателей. Они были к ней придирчивы и строги, и Лиля часто попадала в безвыходное положение – конец сессии, и провал на экзамене грозил исключением.
Леночке надоело слыть белой вороной. Ей тоже хотелось что-нибудь рассказать своим сверстницам. Похвастать победой над самым перспективным и подающим большие надежды. Она хотела испытать то, о чем ее однокурсницы любили рассказывать с придыханием – о нестерпимой боли, сменившейся столь же нестерпимым блаженством. А пока что они подозрительно смотрели на нее, помалкивающую. Что она из себя строит? Всего и привлекательного – вышеназванный папа, ведающий распределением. И как-то Лиля, подмигнув подружкам, предложила ей свои услуги. Мол, если сомневаешься в нем, как в мужчине, она готова его проверить. Рискнуть собой для подруги. Все засмеялись.
И вот настал этот момент. Или сейчас, или никогда. Вчера было еще рано, завтра будет поздно. Значит, сейчас в самый раз.
Сережа все понял по ее взгляду. Ему-то как раз представлялось, что рановато. Он, похоже, уже застолбил себе место в этой огромной московской квартире в центре города, так что спешить было некуда.
Ничего подобного ему в его славном городишке Тейково даже не грезилось. Поэтому теряться не стоило.
Не мог же он ее оттолкнуть сейчас, когда она уже, что называется, была готова? И он раскрылся, как бутон, готовый принять пчелу, чтобы его опылили. Или что-то в этом роде. Сравнение он подберет потом. Когда ему откажут от дома.
Была не была!..
Потом это повторялось как по заданной программе. Алгоритм был опробован и в изменениях не нуждался: она его провожала до двери, дверь хлопала, они слышали шаги ее матушки, отходящей ко сну, и на цыпочках возвращались.
На курсе все сразу сообразили, что к чему. Леночка хорошела на глазах. Сережа выглядел осунувшимся и невыспавшимся. Ну слава Богу! Теперь-то расскажешь? И Леночка рассказывала, делилась подробностями. Оказывается, у него тоже до нее никого не было. Так что учились искусству секса одновременно. Изучали позы по запрещенному пособию для начинающих, вывезенному из братской Индии.