– Ребята, вы сдурели? Не надо! – возмутился не привыкший к подобным делам Николай, но тут на затылок ему обрушился тяжелый приклад крупнокалиберной двустволки, и Коровин, не издав ни звука, ничком рухнул на землю.
Глава 2
– Иван, это, наверное, тот самый вертолет! – радостно говорил молодой охотник другому, усатому мужчине лет пятидесяти. – Мама моя! Сколько золота! Вот повезло!
Они забрели сюда случайно, в поисках дичи, которой в последнее время становилось все меньше и меньше. Безжалостная вырубка леса, а также расплодившиеся в бесчисленном множестве браконьеры делали свое черное дело.
Пожилой довольно улыбнулся. «Теперь можно переехать в большой город, спокойно жить, не рыская ежедневно в поисках куска хлеба, отправить дочку учиться в Москву! Теперь...» – додумать он не успел. Тяжелая пуля шестнадцатого калибра разворотила голову и отшвырнула мертвое тело на пару шагов назад. Молодой даже не успел удивиться. Выстрелы из трех двустволок превратили его в кровавое месиво.
– Нормалек! – самодовольно улыбнулся Городецкий. – Одной проблемой меньше!
Четверо бандитов неторопливо спустились в лощину и, равнодушно перешагнув через изуродованные трупы, направились к вертолету. Внутри было душно и пахло смертью. На полу лежали вповалку скелеты. Только один, с расколотым черепом, вцепился костяными руками в штурвал. Видимо, пилот до последней секунды пытался посадить машину.
– У-у-у-у!!! – застонал Бобров, увидев в салоне груду золота. Лицо его приобрело дикое выражение. В глазах полыхнуло адское пламя. Остальные выглядели не лучше. В душе каждого бушевал ураган страстей. Несколько часов ушло на то, чтобы вытащить добычу наружу и пересчитать. Лишь после этого Городецкий вспомнил о родственнике.
– Надо поглядеть, как там дядя, – сказал он. – Ты, Витька, чересчур сильно его пригрел.[1]
– А, ерунда! – отмахнулся Лавров. – Бородатый болван мог нам всю малину испортить.
Между тем заметно стемнело. Забросив тела убитых охотников в вертолет, трое бандитов принялись разводить костер, а Городецкий отправился наверх, за дядей. Коровин был жив, но до сих пор не пришел в сознание. Из разбитой головы натекла изрядная лужа крови. Несколько секунд Сергей соображал, что предпринять, потом, кряхтя от напряжения, взвалил его на спину. Николай слабо застонал.
– Ладно, не ной, заживет твоя башка! – утешил Городецкий.
Глаза Коровина на секунду открылись.
– Сво-олочи!!! – прохрипел он, снова впадая в забытье.
В эту ночь Константин Бобров спал плохо, как все люди, утратившие душевное равновесие. Нет, Боброва не мучили угрызения совести. Он давным-давно забыл, что это такое. Его терзали размышления совершенно иного рода. «Проклятый лох! – яростно думал бандит, косясь в сторону неподвижного темного тела Коровина с перевязанной головой. – Как тащить назад такую тушу? Сил еле-еле хватит золото унести! Да и на хрена он нам сдался? Дорогу мы теперь знаем, а этот козел как пить дать настучит мусорам про мокруху![2] Если бы не мудак Сережка, грохнули[3] бы его, и дело в шляпе! Может, сам загнется? Тогда все устроится наилучшим образом! Виноват Лавров. Пусть с Городецким друг другу глотки перережут! Моя хата с краю, ничего не знаю! Кто-то из них обязательно прикончит другого. Расчудесно! Рыжье[4] вместо пяти долей делим на три. Каждому достанется почти в два раза больше! Волочить, правда, тяжело будет. Ну, ничего! Вторую ходку сделаем! А вдруг не загнется, падла? Тогда кранты! Правда, Борода на ладан дышит, и стоит ему слегка помочь...»
Бобров сел и внимательно прислушался. Ничего подозрительного. Обычные звуки ночной тайги, потрескивание углей в костре да храп приятелей.
В бездонной вышине темного неба ярко светила луна. Бандит осторожно извлек из рюкзака целлофановый пакет.
Николай Коровин очнулся давно, однако не подавал вида. Он наконец-то осознал, с какими ублюдками связался, и клял себя за глупость. Коровина не смущало, что его двоюродный племянник бандит. Среди них разные люди встречаются, но Сережкины дружки оказались натуральными отморозками. Он заподозрил это еще во время похода и окончательно понял вчера. Убили двух ни в чем не повинных людей, ему самому разбили затылок прикладом. Неужели им мало найденного золота? Там не то что на пятерых, на двадцать человек с избытком хватит! Сережка – гаденыш! Даже не промыли рану! Замотали кое-как грязными тряпками. Заметив действия Боброва, Николай насторожился. Годами проверенное чутье подсказало – дело нечисто! Этот тип вызывал у Коровина наибольшее отвращение. Скользкие манеры, злые мышиные глаза, плоские и грязные остроты...
Николай осторожно пошевелил руками. Когда-то он служил офицером в воздушно-десантных войсках и в совершенстве владел приемами рукопашного боя, но сейчас... Ватное тело слушалось плохо, голова кружилась, в ушах раздавался непрерывный звон, во рту ощущался привкус крови. Тем не менее Коровин собрал волю в кулак и приготовился дорого продать свою жизнь.
Бобров приближался к жертве вкрадчивой походкой шакала. Предстоящая задача не представлялась ему особо сложной. «Лох без сознания. Надеть на башку целлофановый пакет, подержать пару минут, и все! Когда действуешь удавкой – на шее остаются характерные следы, а так – поди докажи!»
На всякий случай еще раз оглядевшись, бандит склонился над неподвижно лежащим телом. В тот же момент Коровин, до сей поры казавшийся живым трупом, чудесным образом ожил. Левой рукой он захватил волосы на затылке Боброва, правой – челюсть и резко рванул голову против часовой стрелки, стремясь сломать шею. Будь Николай здоров – бандит скончался бы мгновенно, даже не успев понять, что с ним случилось. Но сейчас он просто отлетел в сторону. С трудом удерживая остатки сознания, Коровин нанес удар пяткой сверху из положения лежа. На этот раз ему повезло больше. Тяжелый кирзовый сапог, с размаху врезавшийся в низ живота, заставил Боброва скорчиться от боли и заорать дурным голосом.
Крик и шум борьбы разбудили остальных. Первым на сложившуюся ситуацию среагировал Александр Лазарев. Заметив тянущегося к двустволке Коровина, он, недолго думая, выхватил из-за пазухи пистолет, который таскал с собой повсюду, и выпустил в широкую грудь Николая полную обойму. Массивное тело грохнулось на землю, из ран потоком хлынула кровь.
– Все сгинете здесь, мерзавцы! – нечеловеческим, страшным голосом произнес Коровин и забился в агонии. Далеко-далеко в лесу тоскливо завыл одинокий волк.
– Что за херня? – опомнился наконец Городецкий. – Почему дядьку завалили?
Он поднялся на ноги, нацеливая ружье на Лазарева.
– Подожди! Не кипятись! – простонал Бобров. – Твой родич собрался нас тут навек оставить! Я подошел к нему проверить повязку, а он меня чуть не прикончил! Потом за волыной[5] потянулся! Да ты сам видел!
– Повязку проверить? – недоверчиво усмехнулся Сергей. – Кого ты лечишь?[6] Знаю я тебя, падлу! Повязку, бля!!! А зачем пакет целлофановый прихватил? Молчишь, сука!!! Ты его удавить собирался, как бабу того мента!!!
– Мертвого не вернешь, – примирительно сказал Лавров. – Да, может, оно и к лучшему! Колька сдал бы нас мусорам с потрохами за вчерашнюю мокруху! И тебя, Сереженька, тоже!
Городецкий на минуту задумался.
– Действительно! – наконец вымолвил он. – Я об этом не подумал! Черт с ним, с дядькой!
Труп забросили в вертолет, причем Бобров сострил насчет теплой компании, которая там собралась. Остаток ночи прошел без приключений.
Глава 3
На следующее утро раньше всех проснулся Виталий Лавров. Он уселся на траве, протер грязной ладонью заспанную физиономию и с неприязнью поглядел на храпящих компаньонов. Виталий имел о своей персоне весьма высокое мнение, и ему постоянно казалось, что трудится он больше других. Почему именно, Лавров объяснить не мог, но это не имело для него никакого значения. Для людей подобного типа лишь они сами образец совершенства, а все остальные – сволочи и идиоты. В Москве Лавров еще кое-как терпел остальных членов банды, с которыми обтяпал немало грязных делишек, но теперь... Больше всего его раздражало то, что золото должны поделить поровну. С какой, спрашивается, стати? Ведь не кто-нибудь, а именно он остановил сегодняшней ночью чуть было не начавшуюся перестрелку! Жизни им спас, можно сказать! (На самом деле Лавров просто опасался за собственную шкуру, которую могла продырявить шальная пуля, но об этом он, естественно, предпочитал не думать.)