- А поточнее? В чем хоть виноват, дружище?
- Ну... По-моему, почти во всем...Её раз назвала тюфяком, безынициативным... Вроде как она все понимает, а я ещё до уровня не дорос...
- Да, это бывает... - усмехнулся Георгий.
- Ну и сволочь же ты... - обиделся Илья.
- А я что? - пожав плечами, возразил Геверциони. - Она ведь права. По-своему, конечно, но права. Так что неплохо бы тебе измениться...
- Это вот и есть поддержка?
- Нет, не вся... В общем, слушай и не жалуйся потом... - Георгий на секунду закрыл глаза, собираясь с мыслями. После чего, развалившись на кровати словно уставший гуру, приступил к лекции. Не забывая периодически прикладываться к стакану.
- Я пусть и не профессионал в психоанализе, но кое-что сказать могу. Ну, например вот эти всё разговоры про совместимость, типы и прочая... Как по мне - полная чушь! Не может нормальный человек всерьез верить этому. Не-мо-жет! И очень часто подобная фраза лишь проявление в лучшем случае слабости, а в худшем - трусости. Когда один готов идти до конца, а второй, несмотря на чувства, не желает перестроить себя, измениться ради близкого человека. Эгоизм в крайнем проявлении: "Ты не сможешь полюбить меня, такой, какая я есть. Нам будет тяжело вместе". Самый настоящий доведенный до абсурда эгоизм. Люди ради любви готовы горы свернуть! Но только не себя любимого - нет, нет!... - забывшись, Геверциони принялся все сильнее и сильнее жестикулировать. Что в конечном итоге чуть не обернулось выскользнувшим из ладони стаканом. Тару генерал все же сумел сохранить, но часть содержимого пролилась на пол.
- Как ты, однако... - восторженно заметил Толстиков. - Лихо правду-матку режешь!
- А ты бы не очень радовался... - прищурившись, осадил Георгий Илью. - Сам то, что, лучше?
- В смысле? - удивленно спросил собеседник.
- Да в прямом! - огрызнулся Геверциони. - Думаешь, я тебя тут оправдываю? Какая она, мол, стерва! Как неправа! А ты белый и пушистый, разве что без крыльев. Так?! Да ничуть! Она тебя справедливо осадила - в плане претензий. И, убежден, ведь не в первый раз.
- Да, действительно, - не в первый... - смущенно кивнул Толстиков.
- Ну и где результат? - Георгий безжалостно нанес решающий удар. - Дал ты ей повод постыдиться? Показал: "Смотри - я готов ради тебя меняться. А ты?"? Показал? Нифига не показал! Так что и ты не святой.
- Злой ты... - Толстиков расстроено перекатывал между ладонями граненый стакан.
- Обиделся? - ехидно поинтересовался Геверциони. - Ну и дурак! Да тебе сейчас, болван, не дуться на меня нужно. А, поняв - и приняв! - ошибки, все исправлять.
- Исправлять? - Илья поднял искаженное мукой лицо. Взгляды генералов встретились. И впервые за разговор за целым ворохом перемененных масок мелькнуло истинное чувство. Робкая, трепетная надежда.
- Да! Да! - Геверциони широко улыбнулся. - Давай, не рассиживайся тут! Хватит жаловаться! Иди и возьми! Докажи! Прямо сейчас.
- Сейчас? - Толстиков непроизвольно подался вперед. Движение уже зародилось, но не нашло выхода. Словно сжатая пружина, ожидающая спуска курка.
- Бего-ом! - громыхнул Георгий с напускной мрачностью. И Илья сорвался с места. Какое-то время продолжая по инерции вглядываться в лицо товарища.
- Да... Я... Сейчас... Ты подожди... - Затем резко повернулся вперед и рванул с места - только дверь хлопнула.
- Слава храбрецам... - грустно усмехаясь пробормотал под нос Геверциони. И разом осушил стакан, точно не с коллекционным коньяком, а обычной водкой. - Слава...
Глава N20 - Кузнецов, Ильин, Фурманов. 02.46, 19 ноября 2046 г.
Офицеры стоят на промозглом, свирепом ветру, но не чувствуют холода. Вглядываются в занесенную снежной поволокой даль, щуря глаза от ударов вьюги. Долгая ночь заканчивается, неспешно переваливаясь черным подбрюшьем за горизонт. А за спиной - над плотной стеной леса - уже светлеет, уже проглядывает свинцово-сизая поволока.
Кузнецов подавлен больше других, но не мог допустить и мысли, чтобы это показать. Все в его внешности твердо, все подчеркивает решимость: взгляд спокойный, внимательный, плечи гордо расправлены, ни дрожи, ни суетливости в руках. Вопреки правилам маскировки намеренно оставленная флотская офицерская форма успела обноситься и сидит как влитая. На пробирающем до костей холоде - минус тридцать, сорок, кто считал? - черная шинель и низкая шапка мелким каракулем выглядят явным франтовством, если не пижонством. Только сейчас и такая бравада - в счёт. Когда потерянно всё - держаться можно лишь за себя. Потому что даже в таких случаях, как напутствовали древние, - ещё не всё потеряно. И самое главное, что первым заметил Ильин ещё в Томске, а после и остальные старшие офицеры: иссеченные, растрепанные по краям погоны. Местами опаленные, побитые искрами, звезды потускнели, но, даже несмотря на резанные нити, концы которых аккуратно спрятаны, по-прежнему смотрятся грозно. Погоны - единственное, что сохранилось от прежней формы, ещё с "Неподдающегося".