Когда женщина ушла, Грэйс подошла к Галену и сказала:
— Зря ты так ей ответил. Ведь она могла заплатить неплохие деньги за то, что ей надо.
— Она хочет купить картину, которая подошла бы к ее ковру, — ответил Гален. — А вы что хотите?
Грэйс признавала свое невежество в изобразительном искусстве. И в художниках тоже. Да, ведь даже после того случая она продолжала приходить на берег смотреть на картины Галена. Он быстро ее приметил и однажды поинтересовался: не желает ли она подойти сюда через несколько часов, чтобы послушать его лекции по искусству во время совместного ужина? Она засмеялась — так завязывающееся знакомство слишком уж походило на те, которые она выдумывала в своих книжках. Может быть, стоит воспользоваться этим реальным примером для будущих книг? Для большей правдоподобности предполагаемого описания Грэйс решила принять предложение Галена, хотя и была совершенно уверена, что сможет все хорошо описать и без этого опыта. И так ведь известно, как будут развиваться события. Он пригласит ее в какой-нибудь ресторанчик с видом на Гудзон, может быть, из окна даже будет виден Таппан-Бридж. А куда еще податься в Найаке? В этом ресторанчике они закажут бутылку холодного белого вина. Он будет объяснять ей порывы своей горячей души. Потом, возможно, она позволит ему отдохнуть у нее на груди. Позволит, если только он окажется интересным рассказчиком, — ведь Грэйс была большой любительницей смачных историй.
Когда Грэйс вернулась на это место через несколько часов, он уже складывал свои художества в отвратительный микроавтобус.
— У меня есть свой автомобиль, — сказала она.
— Я довезу тебя до него, — ответил он.
Вот тогда-то она и попала впервые в эту мерзость на колесах, насквозь пропитанную «ароматами» красок, от которых у Грэйс разболелась голова.
Вместо ожидаемого ресторана он отвез ее в забегаловку «Бутербродный король», расположенную около автомагистрали вдали от реки. Отведать здесь можно было лишь гамбургеров.
— Мне нравится это кафе, потому что тут рядом есть ларек, где продаются пирожные с кремом, — объяснил ей Гален.
Пирожные? Гамбургеры? О, этот мальчик так молод! Его устраивает второсортная кафешка, а Грэйс предпочла бы стакан холодного и прозрачного белого вина, горячий суп, теплый хлеб, белую скатерть. Разве это можно назвать роскошью? Нет, это просто цивилизованность.
— Я коммерческий художник, — признался Гален сквозь бутерброд во рту, — и работаю в Нью-Йорке пять дней в неделю, а в субботу и воскресенье выезжаю продавать свои картины в какой-нибудь утолок штата.
— Хорошо покупают? — поинтересовалась Грэйс.
Он пожал плечами.
— Я рисую всю зиму. А летом пытаюсь освободить свою мастерскую от картин, чтобы можно было работать следующей зимой. Прошлой зимой я пытался выразить на полотнах понятия свободы и ограничения. В моих произведениях отразилась перемена места работы. Я перешел из косметической фирмы в рекламное агентство.
Грейс спросила, не в Нью-Йорке ли он живет. Оказалось, нет.
— А я думала, что именно там живут молодые художники.
— Я не понимаю их языка, — честно сознался он. — У меня с этим непреодолимые трудности. Я нечто вроде водораздела между искусством и жизнью. Кроме того, я люблю свежий воздух и более просторную жизнь.
— Значит, ты живешь в Найаке?
— В Нью-Сити.
— И я тоже! — удивленно воскликнула Грэйс.
— В самом деле? — заулыбался Гален. — Тогда, значит, у тебя те же трудности, что и у меня. Люди спрашивают: где ты живешь? Ты отвечаешь: в Нью-Сити. А, говорят они, в Нью-Йорк-Сити?! Нет, говоришь ты, в Нью-Сити. А они обратно…
Ей, конечно, следовало бы подправить его не вполне грамотную речь, но Грэйс слишком была увлечена его саркастическим ртом и тревожно бегающими карими глазками.