Помнится, помнится, как он блистал. Его пригласили к себе на коктейли богачи и знаменитости, он выступал на важных симпозиумах. Он был вхож в те заоблачные слои общества, куда и теперь не пускают Грэйс, несмотря на всю ее славу и огромные тиражи. Даррел получал гранты под будущие книги, его приглашали в университет Айовы для проведения писательских семинаров, он заканчивал свою очередную новеллу в «Благородных соснах», доме отдыха для художников и литераторов. Но после «Ярости в черном и белом» Грэйс не прочла ни одной его книги. Нет, не потому, что не хотела читать, не потому, что боялась снова узнать в одной из «сучек» себя, искаженную в кривом зеркале его ненависти. Все проще — несмотря на весь кажущийся успех, на обманчивое благоденствие, Даррел так и не смог найти издателей своих новых книг. Хотя во многих журналах время от времени появлялись сообщения о предстоящем выходе в свет его новой книги, ни одной новой книги Ахмеда Джемаля Мохаммеда так и не вышло.
Есть писатели, которые пишут, а есть писатели, которые говорят. Писателю с актуальным материалом в руках легче легкого выступать устно и давать интервью. Такой материал у Даррела был, была и подходящая почва — справедливое возмущение негров и чувство вины белых. Но все изменилось с приходом к власти Рейгана и, что важнее, с массовым появлением яппи — молодых и нахрапистых людей, быстро карабкающихся вверх по служебной лестнице и зашибающих громадные деньги. Усилился культ золотого тельца, пришла новая мода, люди озаботились иными вещами — как побыстрее достичь успеха, как делать деньги, как для этого надо выглядеть, как одеваться, как научиться производить благоприятное впечатление. Был брошен клич — вывести экономику из застоя, сделать ее более эффективной. Свободного времени у людей стало меньше, а то немногое, что оставалось, они стали тратить на чтение биографий людей, сумевших добиться грандиозных успехов, на изучение новой литературы по менеджменту, на посещение семинаров проповедников (типа Томми Паттерсона) нового образа жизни и переоценки ценностей. У измотанных бесконечной гонкой за успехом людей появились трудности с сексом, и книги на эту темы приобрели большую популярность. В такой обстановке на неудачников перестали обращать внимание — если ты не можешь или не хочешь преуспевать, значит, ты неполноценный, значит, тебе не место в современном обществе. Судьба изгоев, выброшенных за борт жизни, больше не интересовала общество, в котором главным мерилом всего стал Успех. Всем было наплевать на ярость Даррела Темпельтона, а вовремя перестроиться, в отличие от Томми Паттерсона, он не смог.
И Грэйс тоже не испытала жалости к побитому жизнью Даррелу. Она пожалела только себя — придется вынести тягостный разговор с неудачником. Ненависть к нему за его предательство уже перегорела, давняя боль утихла, осталось только удивление собственной глупости — как она могла тогда совершить такую ошибку? И еще от прошлого осталась злость. Злость необходима женщине, чтобы выжить.
— Грэйс, ты должна мне помочь, — начал просить Даррел.
— С какой стати? — холодно сказала Грэйс, отвернулась и пошла с независимым видом.
Даррел пошел следом, не отставая.
— Мне надо опубликовать эту новеллу. Это моя лучшая книга после «Ярости в черном и белом».
— Лучше той гадости?
— Эта новелла о черном Иисусе Христе, о том, который грядет для второго пришествия. Грэйс, я нашел Бога.
— Неужели? И где же он до сих пор прятался?
— Послушай, ты можешь мне помочь. В жизни не бывает случайных совпадений, все происходит по воле Божией. Вот и сегодня Господь устроил нам встречу, чтобы ты помогла мне. Господь знает, что ты можешь помочь. Тебе это нетрудно, тебе надо всего лишь позвонить своему редактору и рассказать ему о моей рукописи, пусть он почитает ее. Вот и все, Грэйс. Пусть только почитает, рукопись скажет сама за себя.
— Если твоя новелла, Даррел, такая хорошая, то почему до сих пор никто не опубликовал ее? Куда делось твое издательство? Почему бы тебе не предложить ему свою рукопись?
— То издательство куплено какой-то английской фирмой. Ты же знаешь англичан, у них старое колониальное мышление. Разве они возьмут книгу о черном Иисусе? Грэйс, пожалуйста. Я ведь когда-то любил тебя. Если ты не хочешь звонить своему редактору, тогда хотя бы назови мне имя твоего литературного агента.
— А что твой агент?