— Как жестоко было с вашей стороны пригласить меня сюда, чтоб я выслушивала все это! — сказала она, обращаясь к Тамаре.
— Такова была его последняя воля.
— Томми мертв, а я жива и могу чувствовать. Он всегда думал только о себе, только о своих собственных чувствах. Из-за этого он ломал жизнь каждой из нас, разве не так? — Тут Киттен призвала себе на помощь воспоминания, которыми с ней доверчиво поделились бывшие жены во время вчерашней пьянки. — Он сделал Одель мученицей, Грэйс — писательницей макулатуры, Труди — наркоманкой, а меня — шлюхой. Можем ли мы после этого испытывать к нему благодарность?! Да, конечно, я буду играть роль вдовы, тяжело переживающей смерть мужа, потому что у Томми слишком много поклонников, от которых зависят мой успех и моя популярность. Я сумею сыграть роль несчастной, потрясенной тем, что он отверг меня в завещании. Сыграю так, как вам и не снилось! Но знайте, я рада, что Томми мертв. Я жалею только о том, что убила его не я.
Киттен резко повернулась и вышла из помещения с таким достоинством, что Одель позавидовала ее стойкости.
— Эти слова, — встала Грэйс, — достойный эпилог к завещанию Томми Паттерсона. — И Грэйс пошла к выходу.
— Киттен так опечалена, — заговорила с адвокатом Труди, — может быть, мне отдать ей этот дом? Она ведь живет там.
— Не принимайте опрометчивых решений, — предостерегла Тамара. — Томми приобрел этот дом до того, как женился на Киттен Фэрлей. Кроме того, вам надо иметь здесь дом, ведь мы будем с вами тесно сотрудничать в Фонде.
— Даже не знаю, — неуверенно сказала Труди. — Все это так неожиданно. Зачем он поставил меня во главе Фонда? Когда мы с Томми жили вместе, он давал мне деньги только на мелкие расходы, а крупные покупки всегда делал сам. Мне так грустно, даже плакать хочется. Я не знаю, что делать. Я никогда не знаю, что делать. Я часто не понимаю, что происходит вокруг.
Одель вздохнула. За многие годы знакомства с Труди она убедилась, насколько эти слова верны. Но теперь не до Труди, у Одель много своих забот. Она встала, подошла к столу, за которым сидела Тамара.
— Я бы хотела еще раз напомнить вам, как срочно мне нужны деньги. Буду очень признательна, если вы ускорите это дело.
— Разумеется, — охотно подтвердила Тамара. — Понимаю ваши чувства, я ведь тоже занимаюсь благотворительностью.
— Это не просто благотворительность, я всю свою жизнь посвятила помощи детям и женщинам.
— Но я связана завещанием и законами штата Калифорния, да еще нужно разобраться с родственниками Томми. Что, если кто-нибудь из них опротестует завещание?
— Разве закон позволяет изменить завещание Томми?
— Нет, но судопроизводство тянется медленно.
Одель поняла, что таким путем не сможет добиться от Тамары ничего, кроме расплывчатых обещаний, поэтому она добавила с оттенком легкой угрозы:
— Может быть, мне сказать моему адвокату, чтобы он позвонил вам?
— Я уверена, что все адвокаты понимают, насколько…
Но Одель и слушать не стала. Махнула рукой и повернулась к выходу. Ничего, у Одель есть несколько знакомых адвокатов из престижных чикагских фирм, а один из них вообще может свернуть горы. Теперь, когда она сидит на неистощимой золотой жиле, Одель никому не позволит одурачивать себя и свой приют «Сестры бури». Одель — человек дела, а не размазня, и скоро Тамара это поймет, к ее великому неудовольствию.
Труди между тем все еще сидела, задумчиво устремив неподвижный взор в пространство. Опять, подумала Одель, придется пасти эту заблудшую овцу.
— Пошли, Труди, я отведу тебя в гостиницу.
Держась за руки, Одель и Труди вышли из конференц-зала. Больше жены Томми Паттерсона не собирались все вместе. Позади остались общие слезы, смех, волнения, ожидание и убийство.
Глава 3
Любовь молодого человека
Когда Грэйс Мэндлин вернулась самолетом с побережья в аэропорт города Ньюарка, выглядела она совсем не так, как на портрете на последней странице обложки ее книги «В аду нет неистовства». Теперь волосы не развевались на ветру, глаза были подведены только самую малость, а взгляд не имел той влажной поволоки, которая появилась на книжном портрете из-за того, что фотограф уловил момент, когда вентилятор, развевавший Грэйс волосы, нанес ей на контактные линзы то ли пыль, то ли соринку. Сегодня она надела солидный твидовый костюм и шелковую блузку с высоким воротником. Дело в том, что на той фотографии, пока ее не отретушировали, на шее у Грэйс были видны уже появляющиеся морщины. С тех пор она не любила открывать шею. Тогда она поняла, почему у модниц большим успехом пользуются всевозможные шарфы и косынки.