— Я же сказал: мне не нравится, — Энши дернул поводья, вырывая их из рук ошалевшего Ганса. К чему придраться, он даже не стал задумываться, сразу начав с того, что первым увидел: — «Домашний очаг» — что за название такое? Раз уж я такой важный, требую к себе соответственного, а не домашнего отношения.
— Будет тебе, — сдержанно зарычал Ганс, — и отношение, и почести. Всё как надо. Слезай, говорю.
— Нет. Поищем другой.
— В этом городе только один постоялый двор.
— Значит, поищем просто дом.
— Мы станем терять драгоценное время из-за названия?!
— Пф. Не только. Здесь два этажа, мне комфортно на третьем! А само здание ты видел? — Энши обвиняюще указал на стены дома, заботливо покрашенные самое позднее месяц назад. — Вон там, у рамы второго окна неровно лежит краска! А если внутри еще хуже? Я уже вижу: занавески совершенно не гармонируют со стенами. Безвкусица! И ты хочешь, чтобы я провел в этом доме не меньше трёх часов?
У Ганса нервно дернулась бровь. Небольшая площадь тем временем быстро заполнялась народом: капризы богатеньких сынков — зрелище, любимое многими. А уж Энши позаботится, чтобы концерт местным запомнился. На свою беду уже потерявший терпение паладин попытался сдернуть «капризного ребенка» с лошади, но Энши только того и ждал. Нервно переминающаяся с ноги на ногу кобыла охотно подчинилась и встала на дыбы. Копыто гулко ударило о стальной нагрудник, толпа подалась назад, Ганс с шипением отшатнулся. Надо же. Иной бы после такого вообще не встал.
— Вы совсем сдурели, ваша милость?! — от ярости паладин перешел на какой-то особый сорт вежливости, вызвавшей у Энши тошноту. — Я последний раз прошу вас спешиться! Иначе Его Императорское Величество узнает…
— Что ты едва меня не покалечил, дёрнув с лошади?
Ганс подавился вдохом, недвусмысленно натянул шлем и попер вперед. Толпа, хоть и снова отпрянула, заметно повеселела, предвкушая, как «богатейке» надерут уши. Энши быстро огляделся и криво ухмыльнулся: среди простых зевак мелькнула парочка откровенно бандитских рыл. Что же, концерт можно считать удавшимся! Не дожидаясь, когда Ганс сделает последний шаг ко всеобщему веселью, Энши легко спрыгнул на землю и невозмутимо перекинул ему поводья:
— Ладно, не кипятись. Так и быть. На обед утка в яблоках! Эй, хозяин! Распорядись приготовить мне любую комнату на втором этаже. Сначала я хотел бы привести себя в порядок — пусть поторопятся с горячей водой!
— С-сию минуту, г-господин… — заикаясь, проблеял бледный, как полотно, мужик и рявкнул на стоявшую рядом дородную деваху, чтоб выполняла.
Но переступить порог Энши не дали: в проходе, чуть наклонив голову и буквально сверля бессмертного любопытным взглядом, стояла малышка лет семи. И когда взрослые вознамерились войти, даже не подумала податься в сторону.
— А дядя смешной! — звонко возвестила она на всю улицу, чуть шепелявя из-за зажатого за щекой леденца. Несчастный трактирщик посерел и икнул. Но девочка ничуть не смутилась: — Выглядишь как братик, а глаза как у дедушки были! Держи!
Энши задумчиво прокрутил в пальцах тонкий прутик с остатками леденца и оглянулся на нырнувшую в толпу девчушку:
— Надо же…
— В-вы это! Вы того! — тут же засуетился очнувшийся трактирщик. — Прощения просим! Она дочка купца, что в третьей комнате остановился…
— Горячая вода, — холодно осадил Энши и сунул за щеку леденец. Дешевый. Приторно-сладкий. Никогда такие не любил.
— Будь добр объяснить, что это было?!
Ганс горой навис над Энши, благоухая ароматами пота. Бессмертный чуть поморщился и поднял взгляд, оторвавшись от потерявшей всякую прелесть закуски.
— Знаешь, мыться я иду первым.
— Прошу прощения, но меня не устраивают эти игры в господина.
— А разве тебе не лучше, если я продолжу? Между прочим, паладин, охраняющий важного меня, смотрится гораздо лучше, чем он же на побегушках бывшего заключенного.
— Допустим. Но к чему устраивать подобные представления? Простые люди не станут задавать нам лишних вопро…
— Из тебя паршивый собеседник. Не мешай мне развлекаться. За несколько веков в тюрьме я соскучился по людям. Не по всем, да. Но соскучился.
— Веков, говоришь? Скажи, это байка оттуда же? Из твоих оскорблений Его Императорского Величества?
— Я всего лишь говорю правду. Ты, паладин, защитник чести и прочего лицемерия, вроде как должен одобрить, нет?
— А теперь послушай меня, уж будь добр!.. — мгновенно взвился Ганс и в очередной раз подавился фразой: вошел слуга, жестом показал, что горячая вода готова. Энши не стал ждать, когда разъяренный паладин закончит свою тираду.