Нужнее ли стало искусство с тех пор, как оно стало преизобильно и доступно? Особенно кино. Когда в него не надо ходить, когда оно само настырным торрентом стучится в каждый компьютер.
Когда изобретают что-то новое, это не отменяет старое. Мраморные статуи и картины маслом на холсте будут создаваться до скончания веков. Никуда не денутся многотомный роман, спектакль в трех действиях и фильм, на который «надо идти».
Но физическое присутствие не означает социального влияния. Классический мейнстрим, он же Большой-Пребольшой Стиль, становится уделом маргиналов, меньшинств, которые варятся в собственном фестивально-премиально-клубном соку. «Вы видели? Смотрели? Читали?» – «Не надо, пожалуйста, не рассказывайте, я все равно не прочитаю, не посмотрю…»
Литература – это нечто для литераторов. Театр, кино – для режиссеров.
Уже довольно давно фотография стала массовым самодеятельным искусством. Очередь за кинематографом. Почему кинематографисты чего-то хотят и требуют? Сейчас фильм можно снять мобильником. Повесить в YouTube…
И стать знаменитым?
Нет, конечно. Кому это надо? Неужели мы столь безнадежно суетны?
Чтоб люди услышали, посмотрели, что-то поняли?
Нет. Холодно. Та же суетность.
Чтобы сказать. Может быть, только самому себе. Если сумеешь себя услышать.
Я сажусь в кресло, я беру в руки мобильник, я фотографирую сам себя. Мобильник у меня простой, без контрольной камеры, поэтому я иногда промахиваюсь. Ничего. Цифра этим и отличается от аналога. Не понравилось – стер, дальше поехал. Снял. Перекачал на компьютер. Гляжу и стараюсь понять себя и молчаливую, ни о чем не гудящую Москву в окне.
Возможно, я когда-нибудь сниму такой фильм. Посмотрю его и сразу же сотру.
Искусство имеет право быть одноразовым. Особенно на фоне вечности.
Печальный сервитут
Когда родители в 1960 году впервые привезли меня на дачу в Красную Пахру…
Уже здесь нужно уточнить. Красная Пахра – это 45-й километр Калужского шоссе. Поселок (то есть дачно-строительный кооператив) «Советский писатель», о котором идет речь, – это 36-й километр. Между нами и Пахрой – не только девять километров шоссе, но и деревня Ватутинки, и старинный фабричный поселок Троицкое, и поселок ИЗМИРАН (Институт земного магнетизма, ионосферы и распространения радиоволн АН СССР). Довольно скоро там вырос научный город Троицк. Однако наш поселок еще долго называли Пахрой. Возможно, в 1952 году, когда его начали строить, то назвали так условно – по ближайшей точке на карте. Это прилипло. В дневниках Твардовского и Нагибина написано про Красную Пахру.
Итак, когда родители впервые привезли меня на дачу, там слева был поселок Мосдачтреста, где стояли стандартные финские домики – служебные дачи работников Госплана, а также сотрудников детского кардиологического санатория. Этот санаторий – левее и чуть вперед, над рекой – построил министр товарищ Дыгай в порядке ведомственной благотворительности. Очень красивый был ансамбль. Только представьте себе: большой двухэтажный дом, похожий на очень богатую усадьбу. Колонны, балконы. Дом высоко над рекой. Перед домом – широкая площадка, окруженная белой низкой балюстрадой. К реке спускалась каменная лестница в несколько маршей, с цветником в середине. Река была искусственно расширена, так что перед санаторием получилась большая медленная заводь – тоже окаймленная балюстрадой – и остров, который с другой стороны огибало быстрое русло. На острове были круглые беседки с колоннами. Этот остров с берегами соединяли три мостика – один из них был крошечной копией Крымского моста. По другую сторону реки был пионерлагерь «Высота» – огромное квадратное деревянное сооружение, очень интересное. Это был своего рода «паноптикон» – двое пионервожатых, стоя на противоположных балконах, могли видеть все двери палат. Если дойти до «Высоты», а потом повернуться и пойти назад по мосту, то ясным становилось мощное единство архитектурного замысла. Мост был на одной линии с лестницей санатория на противоположной стороне речной заводи. Уже идя по мосту, человек шаг за шагом видел всю картину: сначала усадебные колонны, потом лестницу с цветником, потом белую балюстраду, отраженную в тихой воде. И наконец, самый восторг: по широкому полукруглому склону были высажены рядами сначала липы, потом березы, потом ели – три ленты разного зеленого цвета. Они тоже отражались.
Я потому подробно пишу, что этого уже нет. Деревянное здание «Высоты» сломали, на его месте настроили много шикарных вилл. По тому мосту уже не пройдешь: загородка и охрана. Остальные два мостика едва держатся. Река зарастает. Гипсовые балюстрады осыпалась, беседки почти разрушились, и на территорию санатория не пускают. Кругом глухие уродливые заборы с надписями «прохода нет!».