Сергей громко жуёт. В первое время она этого не замечала, потом ужасно раздражалась внутри, а ещё позднее стала прибавлять громкость у телевизора, чтобы заглушать звук. Это действие стало настолько автоматическим, что в какой-то момент она забыла, зачем оно нужно. Сегодня телевизор работает тихо. Она слышит, как муж стучит зубами, но не раздражается, а только смотрит на него, пытаясь понять, есть ли между ними какая-то разница. Ей кажется, что нет ничего, что бы её в нём не бесило. А есть ли что-то, что не бесит её в самой себе?
Он встаёт с табуретки, идёт к холодильнику и достаёт из него бутылку водки. «Будешь?» Татьяна сначала не решается, но потом быстро кивает. Сергей берёт две стопки и садится обратно. Наливает, поднимает свою, а вторую даёт жене. Они почти беззвучно чокаются и выпивают. Он закусывает огурцом, съедает одним укусом половину котлеты и наливает по второй. Вторую они выпивают уже не чокаясь.
Слегка прищурившись, он вглядывается в глаза Татьяны, и она чувствует, что он хочет ей что-то сказать. Он несколько минут собирается с духом, хотя обычно говорит, не думая.
«Я по одной твоей губе вижу, как сильно я тебя бешу». Она, действительно, сама того не заметив, стиснула нижнюю губу – она всегда так делает, когда раздражена. Но сейчас дело не только в Сергее, а в них обоих и в том, что они ничего не сделали, чтобы перестать молчать. Она почти никогда об этом не думает. Раньше она иногда ложилась на кровать, утыкалась взглядом в одну точку и перебирала в голове воспоминания, пытаясь понять, в какой момент всё стало так плохо. Но это длилось недолго – потом она просто отпустила эти мысли. Ей казалось, что все вокруг живут так же, и с этой уверенностью получалось себя оправдывать.
– А я тебя не бешу? – спрашивает она.
– Ну конечно бесишь. А ты как думала? – он наливает по третьей, но Татьяна уже не пьёт вместе с ним.
Ей страшно спрашивать, но она всё-таки решается.
– Ты можешь сказать, чем именно?
Он ухмыляется.
– Ты мне что тут, предлагаешь всё перечислить?
– Давай оба перечислим.
– Интересный у нас с тобой вечер намечается. Ну, давай перечислим, раз ты так хочешь, – он упирается подбородком в руку и пытается сформулировать хоть что-нибудь. Ему всегда казалось, что его бесят очень конкретные вещи, но облачить их в слова вдруг почему-то оказывается слишком сложно.
– Меня бесит, что ты меня всегда за что-то осуждаешь. Вообще за всё. Даже если я нечаянно разолью ложку супа над своими штанами, ты сразу сжимаешь зубы. Мне с тобой в этот момент страшно рядом находиться. Ну я же не на тебя её пролил, правда?
Татьяна теряется. Она и сама это знает, но чувствует себя беспомощно и хочет защититься. Вместо того чтобы признать, что Сергей прав, она начинает быстрее думать и вспоминать что-нибудь, что сможет его уколоть.
– Слушай, ну если бы ты ел по-человечески, я бы, наверное, так не делала. Но тебе вечно нужно мне насолить. Я тебе говорю: Серёжа, я только что помыла стол, ешь, пожалуйста, аккуратно. И у тебя как будто лампочка загорается – всё, сейчас я что-нибудь сделаю ей назло.
– Да ну господи, Таня. Сколько раз мне тебе объяснять, что это не специально. Ну неуклюжий я, да, но из-за этого злиться что ли? Ты сейчас уронишь тарелку на пол – я тебе что-нибудь скажу?
Она не знает, что сказать, и поэтому говорит ужасно банальную вещь вместо того, чтобы ответить честно. Так обычно разговаривают люди в сериалах, которые она смотрит.
– Как я её, по-твоему, уроню, если я сама это всё приготовила? Ты дрыхнешь там перед своим теликом, пока я тут корячусь у плиты, ешь и опять к нему уходишь, а мне за тобой ещё мыть.
– И что с того? Ты из-за этого не можешь случайно тарелку уронить что ли? Это правило у тебя какое-то?
– Какое правило? Я её не уроню, потому что я это всё приготовила!
От этой глупости он начинает закипать.
– Да ты, блять, будешь теперь до конца жизни сидеть со своей тарелкой как на иголках и трястись, как бы лишнего движения не сделать. Не дай бог окажется, что я прав.
Он прав, и она снова это понимает. Они так мало сказали друг другу из того, что накопилось, а она уже чувствует, что у неё почти не осталось сил. Совершенно беспомощная, Татьяна опирается головой о стену. Она начинает думать о том, что во всех их проблемах в первую очередь виновата именно она. Ещё в начале их брака она поняла, что у них абсолютно разные ожидания от жизни, но каждый раз, когда появлялись эти мысли, боялась себе в этом признаться. Ей казалось, что Серёжа не оправдал её юношеских надежд, хотя на самом деле она и сама их не оправдала, а винить его было проще, чем себя. Она вдруг вспоминает, как давно, когда она ещё была Таней, они в первый раз поссорились из-за какой-то ерунды. Они тогда были у Серёжи дома, и она убежала от него в комнату его родителей. Таня лежала на кровати, подогнув колени под живот, и так долго плакала, что совсем ослабла и уснула. А когда проснулась, Серёжа обнимал её со спины, прижавшись губами к шее. Они пролежали так несколько часов, и им обоим тогда казалось, что с любой проблемой можно будет справиться, просто обнявшись.