Впрочем, это неважно. Туземцы не обладали его отточенным и отшлифованным талантом.
Забыв обо всем, Тандем предался созерцанию толпы. Он был в одиночестве среди инопланетян и замечал, как те мрачнели, когда он начинал стабильно выигрывать. Чтобы они успокоились, он был готов начать проигрывать или же, если это не поможет, обратиться в бегство. Только он никак не мог сообразить, каким образом удастся удрать, таща с собой столь увесистый выигрыш. Но не сомневался, что как-нибудь выкрутится.
Но ничего из того, чего он с такой тревогой ждал, не произошло. Туземцы перестали хищно щериться, и в их налитых кровью глазах появилось даже дружелюбное выражение. Когда он выигрывал, его по-приятельски хлопали по спине. Кое-кто помогал складывать кучу статуэток. Тандем поглядывал на играющих краем глаза, дабы никому из туземцев не пришло в голову сунуть часть его выигрыша под длинную черную ворсистую рубаху, напоминающую земной стихарь. Но никто не предпринимал таких попыток.
День тянулся и блестел переливами красного и зеленого, белого, серебряного и тускло-черного цветов. Постепенно груда фигурок у ног Тандема превратилась в небольшую горку.
Сохраняя внешнее спокойствие, в глубине души он чувствовал восхитительное опьянение. Но он был не настолько поглощен азартом, чтобы время от времени не посматривать на часы, красовавшиеся на волосатой кисти одного из туземцев, которому он их сторговал. И неизменно убеждался, что остается время сыграть еще кон.
При всей своей поглощенности игрой он успел заметить, что толпа зрителей растет. Игра походила на все азартные игры, где бы они ни происходили. Стоит кому-то завестись, и каким-то тайным психологическим образом, недоступным для понимания, все вокруг впадают в это же состояние. Туземцы узкими тропками пробирались в эту небольшую долину, протискивались среди зрителей поближе к игрокам, громко болтали, свистели, аплодировали, издавая странные каркающие звуки, и от сгрудившихся под жарким солнцем потных волосатых тел шли густые ароматы. Блестели щелочки глаз с красноватыми белками; настороженно дергались остроконечные уши; топорщились гривы выгоревших волос на шеях; длинные красные языки с зеленоватыми утолщениями на концах облизывали тонкие черные губы; то и дело к небу характерным жестом вздымались руки с перекрещенными двумя из четырех пальцев.
Тандем ни на что не обращал внимания. Он лишь слышал---и обонял---толпу как нечто неизменное. Выигрывая, он был преисполнен буйной радости.
Пусть "вертушка" крутится и дальше! Пусть порхают в воздухе статуэтки! Пусть растет у его ног груда добра! Вот она, жизнь. Никакая выпивка, никакие женщины не могут сравниться с этим ощущением!
Настал момент, когда перед ним осталось лишь четверо аборигенов, у которых еще имелись статуэтки. Настал черед Тандема раскручивать "вертушку". Он подбросил свою фигурку высоко в воздух, отметил, что она воткнулась в мягкий песок черными ногами, и сделал шаг вперед, чтобы придать вращение основной фигуре. Искоса глянув на "крупье", он увидел, что покрасневшие белки его глаз заплыли слезами.
Тандем удивился, но даже не сделал попытки понять, что стало причиной столь странных эмоций. Он хотел лишь играть, чтобы окончательно разделаться с оставшимися туземцами, и ждал лишь сигнала к началу кона.
Но едва он коснулся жесткой зеленой руки изображения, как услышал отчаянный крик, который перекрыл гул толпы, так поразив его, что он замер на месте.
То был голос отца Джона.
--Остановитесь, Тандем!---надрываясь, кричал священник.---Ради любви к Господу Богу, остановитесь!
--Какого черта вам тут надо?---рявкнул Тандем.---Хотите мне все испортить?
--Ради вас я одолел вторую милю,---сказал отец Джон.---Что может пойти вам только на пользу. Еще секунда---и с вами было бы покончено.
Струйки пота текли у него по широким скулам, пятная некогда белый воротничок, который сейчас стал серым от пыли и испарины. На щеках проступили гусиные лапки покрасневших вен.
Выражение голубых глаз напоминало о неизменном камертоне, звук которого как бы излучало полное тело отца Джона, но на сей раз его тональность была далека от благодушия.
--Отойдите, Кэрмоди,---сказал Тандем.---Это в последний раз. Затем я возвращаюсь. Богачом!
--Нет, вы этого не сделаете. Послушайте, Тандем, у нас мало времени...
--Прочь с дороги! Эта публика может воспользоваться вашим вмешательством и прекратить игру!
Отец Джон в отчаянии устремил взор к небу. "Крупье" покинул место, с которого не сходил всю игру, и с распростертыми руками направился к падре. Выражение отчаяния на лице отца Джона уступило место надежде. Обратившись к "крупье", он с полной серьезностью произвел несколько жестов.
При всем раздражении Тандему не оставалось ничего иного, как лишь наблюдать за происходящим, надеясь, что занудный священник получит приказ убираться отсюда. Он настолько вышел из себя, что был готов разрыдаться от отчаяния, когда окончательная победа, которая, можно сказать, находилась у него в руках, ускользала по милости этого длинноносого ханжи и пуританина.
Отец Джон не обращал внимания на Тандема. Не отрываясь от влажных красноватых глаз "крупье", он показал на себя, на Тандема и обвел рукой круг, включающий в себя их обоих. Выражение лица "крупье" не изменилось. Не смущаясь его бесстрастностью, отец Джон показал пальцем на туземцев и обвел окружность вокруг них. Этот жест он повторил дважды. Щелки глаз его собеседника внезапно расширились, блеснув розоватыми белками. Абориген слегка покрутил головой, что, по всей видимости, должно было означать утвердительный кивок. Он явно понял, что старался внушить ему падре: оба человека относились к другому классу существ, нежели кубейянцы.
Затем отец Джон ткнул указательным пальцем в "вертушку" и переместил его в сторону "крупье". Снова был описан круг, который на сей раз недвусмысленно включил в себя туземцев и установленную лицом вниз фигуру. Очередная окружность опять содержала в себе землян. После чего отец Джон предъявил всеобщему обозрению висящее у него на шее распятие.
Толпа издала единодушный вопль. Но почему-то полный разочарования, а не удивления. Туземцы подались вперед, но "крупье" рявкнул, и все сдали назад. Сам же он подошел к отцу Джону и внимательно рассмотрел символическое изображение. Закончив изучение, он посмотрел на отца Джона, ожидая дальнейших знаков. Из глаз его текли слезы.
--Что вы делаете, Кэрмоди?---хрипло спросил Тандем.---Вас что, оскорбит, если я выиграю что-нибудь ценное?
--Помолчите, человече. Я почти достучался до них. Скорее всего нам удастся унести ноги. Хотя не уверен... вы завязли в игре по уши.
--Когда я доберусь до Земли или ближайшего крупного порта, то подам на вас в суд за то, что вы ограничиваете мою свободу волеизъявления!
Тандем знал, что обещание было пустопорожним, ибо к данным случаям закон был неприменим. Но, высказав угрозу, он почувствовал себя как-то лучше.
Однако отец Джон не услышал его. Теперь он самозабвенно изображал процедуру распятия на кресте---руки раскинуты, ноги сведены, лицо искажено судорогой мучительного страдания. Убедившись, что "крупье" закрутил головой в знак понимания, падре снова показал на Тандема. "Крупье" удивленно воззрился на него; черная вислая груша его носа дернулась, выражая некое непонятное чувство. Он типичным галльским жестом пожал плечами и вскинул руки ладонями наружу.
Отец Джон расплылся в улыбке; все его тело, казалось, завибрировало в унисон с невидимым камертоном. На этот раз его звучание было преисполнено блаженства.
--Вам повезло, сын мой,---сказал он Тандему,---что вскоре после вашего ухода я вспомнил одну статью, которую прочел в "Межпланетном журнале сравнительных религий". Ее написал антрополог, который провел некоторое время на Кубейе, и...
"Крупье" прервал священника серией решительных жестов, давая понять, что отец Джон неправильно истолковал суть их общения.
Лицо священника осунулось.
--Оказывается, этот парень тоже слышал о свободе волеизъявления,---простонал он.---И требует, чтобы вы сами решили, хотите ли и дальше...
Тандем не стал дожидаться окончания фразы и издал торжествующий вопль:
--Джентльмены, продолжаем игру!
Он не услышал протестующего вскрика падре, когда, схватившись за зеленую руку "вертушки", крутанул ее и та стала стремительно вращаться на штыре, упирающемся ей в пупок. Он вообще забыл о существовании отца Джона, поглощенный ожиданием того момента, когда вращение начнет замедляться, и он серией осторожных подталкиваний подведет фигуру к той точке, в которой черные сомкнутые ноги укажут точно на него.