Фелисити и чета Хейлингов выходят из кабинета.
В этот самый момент входит Крестуэлл.
Крестуэлл (объявляет). Обед подан, мой господин.
Фелисити. Дорогие мои, я утащила вас до того, как вы выпили по коктейлю.
Леди Хейлинг. Мы можем взять стаканы с собой.
Фелисити. Я думаю, так будет лучше всего, если вы не возражаете. Мы начинаем с суфле.
Питер. Я их вам принесу.
Фелисити. Пойдемте, пойдемте… Миранда…
Она берет Миранду под руку и уводит из комнаты. Остальные, весело переговариваясь, следуют за ней. У дверей Мокси останавливается, бормочет: «Пожалуйста, идите, я сейчас», — и бегом возвращается в комнату. Вроде бы оглядывается в поисках сумочки. Все уходят, и она плюхается на диван.
Крестуэлл. Дора.
Мокси. Я не могу… я знала, что не смогу.
Крестуэлл. Возьми себя в руки.
Мокси. Я не могу сидеть и слушать, как она так говорит о маме, о том, что приносила ей пиво из пабов. Мама за всю жизнь капли в рот не взяла. Она была уважаемой, богобоязненной женщиной с рождения и до смерти.
Крестуэлл. Перестань, Дора. Не могла она быть богобоязненной с того дня, как родилась.
Мокси. Ты думаешь, все это очень забавно, да?
Крестуэлл. Не могу отрицать, тут есть над чем посмеяться, во всяком случае, для меня.
Мокси. Ты не слышал ее! Не слышал всю ту черную ложь, которую она…
Крестуэлл. Ты ошибаешься, Дора. Большая часть сказанного твоей сестрой не осталась для меня тайной. Для этого потребовалось всего лишь приложить ухо к замочной скважине.
Мокси. Я никогда ей этого не прощу. Никогда, никогда, никогда.
Крестуэлл. А теперь иди. Не то они начнут задаваться вопросом, что с тобой случилось.
Мокси (на грани слез). Ох, Фред…
Крестуэлл. Нет, нет, только не это (хватает чей-то недопитый стакан с «мартини»). Вот… выпей залпом.
Мокси. Нет… мне лучше не…
Крестуэлл. Выпей. Такой пьянчужке, как ты, не повредит.
Мокси осушает стакан.
Так-то лучше. И теперь иди. Подбородок выше, зубы сцеплены, плечи расправлены… и вперед!
Мокси. Ох, Фред.
Крестуэлл. В последнее время ты читала какие-нибудь хорошие книги? (Берет ее за руку).
Часом позже.
Алиса бродит по комнате, собирает стаканы для коктейля, ставит на поднос. Входит Крестуэлл.
Крестуэлл. Шевелись, Алиса. Ты нужна миссис Граббе на кухне.
Алиса. Хорошо, мистер Крестуэлл.
Крестуэлл. И вот что еще, Алиса. Обслуживать сидящих за столом, разумеется, большая честь, но при этом нет никакой необходимости так тяжело дышать, как это делала ты.
Алиса. Извините, мистер Крестуэлл.
Крестуэлл. Вот и только что, подходя к будущей графине Маршвудской с блюдом моркови в сметанном соусе, ты дышала как паровоз, тащащий в гору длиннющий грузовой состав.
Алиса. Я ничего не могла с собой поделать, действительно, не могла! Увидеть в четверг, как ее пытали японцы, а уже в субботу подавать ей морковь в сметане… У меня просто перехватывало дыхание.
Крестуэлл. Если причина в этом, Алиса, думаю, жалоб не последует.
Алиса. Спасибо, мистер Крестуэлл.
Крестуэлл. И вышколенным слугам негоже смотреть на миссис Мокстон, как смотрела ты, с выпученными глазами и открывшимся ртом.
Алиса. Но это был такой сюрприз, она — за столом, роскошно одетая, у меня чуть не случился припадок.
Крестуэлл. Если ты склонна к припадкам, Алиса, тебе следовало предупредить об этом заранее.
Алиса, Что все это значит, мистер Крестуэлл?
Крестуэлл. Это ты о чем?
Алиса. О миссис Мокстон, которая внезапно обедает с ними, а не с нами, и носит на руке браслет ее светлости.
Крестуэлл. Это социальный эксперимент, основанный на древнем и неправильном предположении: раз мы все равны в глазах Господа, то должны быть равными в глазах себе подобных.
Алиса. Ой!
Крестуэлл. А тот факт, что положительного результата подобные эксперименты никогда не давали, да и дать не могут, останавливает идеалистов от решительного марша к Утопии.