– Еще одну сигарету, – бормочет Мэрайя, когда я иду за вином, – и пойду делать тосты.
Наши с Мэрайей дома, два последних таунхауса в георгианском стиле, совершенно идентичны с их пузатыми эркерами, из которых открывается вид на полное ничего. Пространство вокруг слишком грязное, чтобы зваться двориком, и слишком маленькое, чтобы его можно было отнести к скверу. Наши соседи – черные входы ресторанов и офисов, что нас полностью устраивает. Мне нравится наш тайный уголок, о котором почти никто не знает.
Войдя в дом, включаю свет в прихожей и наблюдаю, как лампочки неуверенно мигают, словно по волшебству освещая узкую лестницу и беспорядок, копившийся десятилетиями во всех комнатах на четырех этажах и чердаке. Они битком набиты книгами, одеждой и шляпами, каждый сантиметр стен занят картинами, набросками и фотографиями. Это памятные вещи – физическое напоминание о временах, давно канувших в Лету.
Когда я впервые зашла в дом после смерти Доминика, то подумала, не вывезти ли это все. Дом стал бы как новенький, совсем как я. Но у меня не поднялась рука. Этот дом – не просто стены и крыша. Это каждая прожитая здесь секунда. Я не могу просто вымести их с пылью и мышами. Этот дом – мой верный товарищ, щит, который делает меня смелей.
Сбросив сумку у подножия узкой лестницы, я быстро спустилась в крошечный, полный пауков погреб и взяла бутылку вина, которое наверняка могло считаться выдержанным еще в детские годы Мэрайи.
По пути к выходу краем глаза замечаю свое свадебное фото, на серебристой рамке которого отражается свет из прихожей. На долю секунды воспоминание о Доминике оживает: его руки на моих бедрах, дыхание у шеи… Смех и радостные возгласы окружают нас, пока мы танцуем на берегу реки Дордонь, потягивая шампанское из бутылок. Я делаю глубокий вдох, изображение рассыпается на осколки; воспоминания такие же невесомые, как паутина у дверного проема.
Глава пятая
– Ты где? – тут же спрашивает Китти, стоит мне взять трубку. Я только включил телефон, и он сразу зазвонил. – Мама с ума сходит! Ты отправил ей сообщение, попросил взять к себе Пабло на пару дней, и на этом все! Что происходит?
– Просто поддался порыву, – преуменьшаю я все произошедшее, открывая дверь в свой номер ключ-картой и заходя внутрь. Каким-то образом я умудрился заблудиться и пришел в этот неплохой отель далеко за полночь. Наверное, поэтому у них свободным остался только полулюкс. – Я собирался домой, увидел электричку до Лондона и решил, почему бы не пожить на полную катушку. Пабло в порядке? Он поел?
– Твоя собака в порядке, Бен, а вот твои близкие – нет. Подожди, ты в Лондоне? – восклицает Китти, прежде чем понизить голос, скорее всего, чтобы не разбудить моего племянника Эллиота. – Утром ты поехал в Лидс, а вечером ты уже в Лондоне?
– Я поехал в больницу на ежегодный осмотр, – медленно произношу я, осматривая номер.
Он ультрасовременный и расположен достаточно высоко, чтобы у меня перехватило дыхание от вида из окна. Я даже вижу Трафальгарскую площадь за крышами домов. Сам номер огромен, здесь есть темно-синий бархатный диван, стоящий перед большим телевизором, и громадная ванна в соседней комнате. Больше всего меня восхищает телевизор, который выдвигается из изножья кровати, на которой я развалился. Этот странный пустой день отзывается в моем измученном, напряженном теле тяжестью. Я изо всех сил оттягиваю момент, когда нужно будет рассказать правду. Я даже не знаю, сколько у меня времени, такая теперь у меня жизнь. На счету дни, часы, минуты и секунды. Нужно использовать их с умом.
– И? – осторожно спрашивает Китти. Не знаю, как ей это сказать. Это просто слова, но они обозначают конец всего. Такое не сообщают по телефону. Я вообще не хочу это произносить. И не произношу.
– Все как обычно.
Я не думал, что солгу, но слова сами вылетают из моего рта.
Сегодня утром я ел хлопья с молоком и подумывал засесть за новый сериал на выходных и, возможно, написать той девушке, которая пару дней назад дала мне свой номер в пабе. А уже вечером я не могу рассказать сестре о своей неминуемой кончине. Это, мягко говоря, тот еще сюрреализм.
– То есть все в порядке? – спрашивает она, тут же заметив, что я уклоняюсь от ответа.
– Да, лучше не бывает, – отвечаю я.
Наступает долгое молчание. Китти решает, что сказать дальше: стоит ли уточнять детали или лучше перейти к другой теме. Надеюсь на последнее.
– Ладно, Бен, тебе надо позвонить маме, – наконец говорит она. Ее голос подчеркивает дистанцию между нами. – Скажи ей, что кризис среднего возраста пришел лет так на десять раньше.