— Это ты, — произнесла она и со вздохом закрыла глаза. Ее рука соскользнула с его щеки и безвольно упала в разметавшуюся от ливня траву.
«Она бредит, — подумал Конэл, — и, скорее всего, сошла с ума. Кто, кроме сумасшедшего, рискнул бы взобраться на скалы в такую бурю?!» Не задумываясь над тем, что сам он поступил именно так, Конэл перевернул девушку на спину. Единственным выходом, похоже, было нести ее в дом.
Но как только Конэл начал поднимать ее на руки, он увидел амулет и — при вспышке очередной молнии — вырезанный на нем знак.
Внутри у Конэла похолодело, сердце, будто кулаком, ударило в грудь.
— Черт возьми!
Он застыл, склонившись над девушкой, а дождь продолжал беспощадно хлестать их.
Она пробуждалась медленно, словно неспешно проплывая сквозь тонкие белые облака. Ощущение благополучия обволакивало ее, как шелковые подушки, обшитые мягчайшими кружевами. Очарованная, она лежала неподвижно, а солнечный свет играл на ее веках, лаская лицо. Девушка ощущала запахи земли и дыма, а также другой, чуть более резкий запах, который принадлежал мужчине.
Это было блаженство, и, открыв глаза, она подумала о том, что за всю свою жизнь никогда не была так счастлива. На мгновение она почувствовала радость и безмятежность, удовлетворение от близости родного очага. Затем девушка резко села в кровати, ошеломленная, испуганная, потерянная.
Маргарет! Она опоздала на паром. Лодка. Паренек в лодке. И шторм. Она попала в шторм и сбилась с пути. Она не могла точно вспомнить, что с ней произошло, не могла различить неясные образы.
Огромные камни, образующие круг. Синий огонь, вспыхнувший в центре круга и не опаливший траву. Дикий вой ветра. Глухой рокот камней.
Волчий вой. Затем какой-то мужчина. Высокий, мрачный, свирепый, с глазами такого же цвета, как и тот невероятный; огонь. Его лицо выражало гнев… но это не испугало ее, а позабавило. Как странно!
Конечно же, это сон. Просто сон. С ней произошел какой-то несчастный случай.
Теперь она находилась в чужом доме, в чужой постели. «Как просто обставлена комната», — подумала она, осматриваясь, чтобы сориентироваться. «Нет, не просто, — поправила она себя, а аскетично». Гладкие белые стены, деревянный пол, окно без занавесок. Комод с зеркалом, стол, кровать, лампа… Больше ничего — кроме нее самой, разумеется — в комнате не было.
Она очень осторожно ощупала голову, чтобы проверить, нет ли на ней шишек или ссадин, но ничего такого не обнаружила. С такой же осторожностью она откинула простыню, и из ее груди вырвался вздох облегчения. Какой бы несчастный случай с ней ни произошел, ей он, похоже, не повредил.
И тут она застыла в изумлении, обнаружив, что на ней только рубашка, причем чужая. Мужская рубашка из выцветшего голубого хлопка, потертая на обшлагах. И здоровенная!
Ладно, это было нормально. Она попала в шторм и, очевидно, промокла до нитки. Хорошо еще, что кто-то о ней позаботился.
Когда она встала с кровати, то увидела, что рубашка достает ей до середины бедра (вполне пристойный вид). Она и шагу ступить не успела, как у двери появился пес. Ее сердце на мгновение замерло, но затем она успокоилась.
— Ну что ж, по крайней мере, ты настоящий. И довольно красивый! — она протянула руку и с удовольствием наблюдала, как собака подошла к ней, чтобы потереться о ее ноги. — И дружелюбный. Это здорово. А где все остальные?
Положив руку на голову пса, она приблизилась к двери и увидела жилую комнату с такой же спартанской обстановкой. Диван и стул, камин, в котором потрескивал слабый огонь, два стола. С некоторым облегчением она увидела свою одежду, развешанную на решетке перед камином.
Проверка показала, что одежда все еще влажная. Стало быть, она спала или лежала без сознания не так уж долго. Самым разумным, учитывая, что до сих пор она поступала исключительно нелогично, было бы найти и поблагодарить ее спасителя, подождать, пока ее одежда высохнет, а затем найти Маргарет и умолять ее о пощаде. Последнее мероприятие обещало быть малоприятным и, скорее всего, безнадежным, но это нужно было сделать.
Мысленно подбадривая себя, Аллина подошла к двери и распахнула ее. И тихо вскрикнула от удовольствия.
Мягкий солнечный свет нежно мерцал на верхушках гор. Холмы, покрытые зеленью с одной стороны, спускались к каменистому берегу. Море вздымалось и билось о берег, стеной поднимая волны. Аллине страстно захотелось броситься туда, на край холма, и полюбоваться бушующей водной стихией.
Прямо перед домом виднелся заброшенный сад, в котором Цветы перемешались с сорняками, мешая друг другу расти. Очарованная ароматом цветов, запахом ветра и моря, она Жадно глотала воздух, задерживая дыхание, словно пытаясь Навсегда сохранить его неповторимый резкий привкус.
Не в силах сопротивляться, Аллина шагнула вперед — пес последовал за ней — и подняла лицо к небу.
Боже, что за место! Могло ли существовать что-либо более совершенное? Если бы Аллина жила здесь, она бы каждое утро благодарила Бога за такое счастье.
Пес за ее спиной негромко залаял. Аллина снова положила руку ему на голову и посмотрела на небольшой дом из необработанного камня с соломенной крышей и широко распахнутыми окнами.
Она улыбнулась, и тут дверь открылась. Вышедший из дома мужчина остановился, как это сделала она, и пристально посмотрел вперед — точно так же, как смотрела она. Затем, плотно сжав губы, он двинулся к ней.
Его лицо расплывалось перед глазами Аллины. Шум прибоя ревом отзывался в ее голове. Борясь с головокружением, она протянула мужчине руку — почти так же, как протягивала ее псу. Аллина увидела, как его губы зашевелились, и подумала, что он выругался, однако она уже проваливалась в темноту.
3
Освещенная нежным солнечным светом, она была похожа на лесную фею — высокая, стройная, со светлыми коротко остриженными волосами и большими глазами с длинными изогнутыми ресницами.
Вовсе не красавица. Для настоящей красавицы у нее были слишком резкие черты лица и слишком полная верхняя губа. Но это лицо оставалось привлекательным даже во сне.
Конэл все время думал об этом, после того как вынес ее из объятий бури и уложил в постель. Необходимость раздеть ее раздражала, но он справился с этой задачей равнодушно и отчужденно, как врач. Затем Конэл ушел, не оглядываясь, чтобы сжечь свой гнев в работе.
Конэлу очень хорошо работалось, когда он злился.
Она не нужна ему здесь. Не нужна. И, сказал себе Конэл, он не станет обладать ею, даже если это ему суждено.
Он сам хозяин своей судьбы!
Однако сейчас, выйдя из дома и увидев ее на пороге в лучах солнца, Конэл был потрясен. Вожделение, одержимость, наслаждение и отчаяние — все эти чувства одной неудержимой волной захлестнули его душу.
Но прежде чем к нему вернулось самообладание, девушка пошатнулась.
Он не сумел вовремя поддержать ее. Разумеется, подумал Конэл, в каком-нибудь романе у него бы выросли крылья, и он перелетел бы через двор, чтобы ловко подхватить девушку на руки, прежде чем она упадет в обморок. Но крыльев не было. Конэл успел преодолеть не более половины разделявшего их расстояния, когда она мягко опустилась на землю, словно свеча, которая опрокидывается в растопленный воск, заполнивший чашу подсвечника.
Когда Конэл добежал до нее, эти большие серые глаза уже вновь распахнулись — затуманенные и ничего не понимающие. Она посмотрела на него и слегка улыбнулась.
— Похоже, я еще не совсем окрепла, — произнесла она с милым американским акцентом. — Знаю, что это прозвучит банально и глупо, но все же должна спросить: «Где я?»
Лежа среди цветов, она выглядела необычайно привлекательной, и Конэл вдруг отчетливо осознал, что на ней лишь его собственная рубашка и ничего больше.
— Вы на земле О'Нилов.
— Я заблудилась — есть у меня такая дурная привычка. Шторм начался так быстро…
— Как вы тут оказались?
— Я просто отстала от группы. В общем, я опоздала — еще одна плохая привычка — и пропустила паром. Но один парень перевез меня на своей лодке, — она села. — Надеюсь, с ним все хорошо. С ним должно быть все в порядке… По-моему, он знает толк в своем деле, да и плыли мы совсем недолго. Центр для приезжих далеко отсюда?