Так, значит, это и есть Лорен из «Нью-Конгресса», подумала Карен, глядя ей вслед. И еще подумала, что впервые в жизни познакомилась с настоящей проституткой, вернее, с женщиной, про которую точно знает, что это ее профессия.
— Кто эта ваша приятельница? — спросил сбоку молодой подполковник ВВС. Он только что вновь появился на палубе. — Потрясающе красивая женщина.
— Она чудо, правда? — Карен все еще боролась с желанием громко расхохотаться. — Не знаю, как ее зовут, но, думаю, могла бы вас представить.
— Нет, спасибо, не надо, — отказался подполковник, провожая глазами Лорен. — Она такая красивая, что я просто теряюсь. А кто она? Кинозвезда?
— Нет, но, кажется, имеет отношение к театру. Честно говоря, я думаю, из вашего знакомства все равно бы ничего не вышло. У нее седьмого декабря погиб жених. Он был летчик. В Хикеме.
— Вот оно что, — скорбно понизив голос, отозвался подполковник. — Бедняжка.
— Она очень страдает.
— Я ведь седьмого тоже был в Хикеме, — тем же похоронным тоном сказал подполковник. — Как его звали? Может быть, я его знал.
— Пруит. Роберт Эдвард Ли Пруит. Из старой виргинской аристократии, как она говорит.
— Нет. — Молодой подполковник задумался и грустно покачал головой. — По-моему, я такого не знал. В Хикеме ведь было очень много летчиков, — словно извиняясь, пояснил он. — И погибло их тоже много.
— Его наградили «Серебряной звездой», — добавила Карен. Затаившаяся в душе странная горькая досада была так сильна, что устоять перед искушением было невозможно.
— Тогда я должен его знать, — скорбно сказал подполковник. — Хотя — только это между нами — в Хикеме раздали такую прорву «Серебряных звезд», и живым, и посмертно, что, к сожалению, это мне тоже мало о чем говорит.
— Да, наверно, вы правы.
— Я и сам получил «Серебряную звезду», — сказал он.
Карен взглянула на его китель: ленточка «Серебряной звезды» поблескивала на орденской планке рядом с ленточкой «Пурпурного сердца».
— Да нет, я никакого подвига не совершил, — торопливо сказал он. — Просто меня контузило. Укрыться от взрывной волны при всем желании было невозможно. Но орден я тем не менее принял, — добавил он. — Хотя, вероятно, не следовало. — Он пытливо, по-мальчишески посмотрел на нее.
— Не понимаю почему.
— Потому что многие действительно его заслужили, но их никто не наградил.
— Если бы вы отказались, им бы это все равно ничего не дало.
— Да, конечно, — с облегчением согласился он. — Я говорил себе то же самое. — Облокотившись о поручни, подполковник скрестил ноги. — Так, значит, вы из Балтимора, — продолжал он. — Невероятно. Как все же тесен мир.
— Да, очень. — Карен улыбнулась. — Настолько тесен, что вы себе и не представляете. — Вот сейчас, подумала она, сейчас он спросит, нельзя ли будет заехать ко мне в гости, если его в Вашингтоне одолеет тоска.
Но он не спросил. Он спросил другое.
— Вас в ресторане посадили за какой столик?
— За одиннадцатый. А вы за каким?
— Тоже за одиннадцатым. — Подполковник усмехнулся. — Видите, какое совпадение? — Он оторвался от перил. — В таком случае увидимся за ужином. Мне сейчас надо еще уладить кое-какие дела.
— Хорошо, — улыбнулась Карен. — Мне и самой надо пойти разобрать вещи.
Она смотрела ему вслед. Но, сделав несколько шагов, он вдруг остановился и вернулся к ней.
— Если честно, то я не за одиннадцатым, — сказал он. — Меня посадили за девятый. Я вам соврал. Но к ужину непременно буду за одиннадцатым. Это, кстати, одно из тех дел, которые мне надо уладить.
— Только не тратьте слишком много усилий, — улыбнулась Карен. — А то еще устанете.
— Ни в коем случае. — Он обаятельно улыбнулся. — Надеюсь, вы не против?
— Почему я должна быть против? Ценю вашу честность.
— Я решил, что обязан сказать вам правду. — Он пристально, но вполне вежливо взглянул на нее, потом улыбнулся: — Значит, до ужина?
— Мы с сыном будем вовремя.
Ответив на его улыбку, она повернула голову посмотреть, чем занимается Дейне-младший. Мальчики все еще играли на площадке для «шафлборда», и их там было уже пятеро.
Молодой подполковник тоже посмотрел на детей, потом приветливо кивнул Карен, и она повернулась к перилам.
Мыс Дайамонд давно остался позади. И они уже почти прошли мыс Коко. Восточное его массивного горба, всегда напоминавшего ей голову кита, Карен разглядела плоскую вершину скалы над заливом Ханаума, где была та самая автостоянка. С такого расстояния ее можно было различить, только если ты и раньше знал, что она — там.
За спиной у нее мальчишеская компания тем временем разрослась, вместо пяти их стало семь; они бросили прежнюю игру и теперь прятались по углам за деревянными столбами опор, а потом выскакивали, целились друг в друга из воображаемых пистолетов и оглушительно орали: «Бах! Ба-бах! Бах!»
Она сняла с себя шесть гирлянд из живых цветов и бросила через перила. Какая разница, где? Мыс Дайамонд, мыс Коко, мыс Макапуу — не все ли равно? Может быть, у мыса Коко даже лучше. Все шесть гирлянд полетели вниз вместе, но ветром их прибило к борту, и она не увидела, как они коснулись воды.
— Мама, я есть хочу, — сказал сзади ее сын. — Когда на этом корыте будут кормить?
— Скоро, — ответила она.
— Мам, а как ты думаешь, война будет долго? Я успею кончить училище и пойти воевать? Джерри Уилкокс говорит, не успею.
— Да, — сказала она, — вряд ли.
— Но это же нечестно! Я тоже хочу воевать.
— Не горюй, — сказала Карен. — Война от тебя никуда не уйдет. Эту ты, может быть, пропустишь, зато подрастешь к следующей.
— Правда? — спросил сын с надеждой.
Солдатская судьба