Беверли Терри Отныне только легкий флирт
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Весна – пора любви. Чушь собачья!
Холли резко откинула с плеч гриву вьющихся черных волос и решительно отвернулась от лужайки перед алленбургским[1] приютом для престарелых, не желая видеть раскинувшийся на ней роскошный цветник с тюльпанами, азалиями и кизиловыми кустами. Говорят, что май – месяц радости. Снова чушь! После того, что ей пришлось пережить в последний уик-энд, Холли как никогда остро ощутила, какое счастье, что у нее есть ее работа в приюте, где она ведает времяпрепровождением его обитателей, а они платят ей благодарностью и любовью.
Холли поднялась по ступенькам и миновала просторный центральный холл здания – когда-то это был частный особняк. На террасе сидела Грейс Квилл, одна из ее добровольных помощниц на общественных началах, и Холли ее окликнула.
– Привет, Холли, – ответила Грейс, поднимая глаза от разложенных перед ней газетных материалов – она готовилась к проведению дискуссионного клуба. – Уик-энд прошел хорошо?
– Не сказала бы. – Холли глубоко вздохнула. – В субботу у меня дома вечеринка. Поздновато, конечно, приглашаю, но надеюсь все же, что вы со Стивом сможете прийти.
Грейс была на несколько лет старше двадцатипятилетней Холли и уже замужем. Она прекратила вырезать заметки и статьи о строящемся поблизости торговом комплексе и внимательно взглянула на Холли.
– Я бы с великим удовольствием, но окончательный ответ смогу дать лишь через пару дней. А по какому поводу торжество? – Она вскинула голову, но ее высоко взбитые каштановые локоны, покрытые густым слоем лака, шевельнулись едва-едва.
– По поводу расторжения помолвки. – И Холли подняла левую руку, чтобы показать – обручального кольца на безымянном пальце нет.
Грейс, пораженная, раскрыла рот.
– Ты вернула Рейнольдсу его кольцо?
– Не я вернула, а он потребовал его вернуть.
– О бедняжка! – Лицо Грейс исказила гримаса жалости.
– Ну, поговорим потом, – бросила Холли уже на ходу, не желая выслушивать соболезнования Грейс и ее расспросы.
Ну и что тут такого ужасного? – уговаривала она саму себя, входя в пристроенное с северной стороны здания крыло, где находился ее кабинет. Отвергнута, ну и что из того? Она справится с этой неприятностью. Что бы там ни говорила ее мать, Рейнольдс Дж. Фурд не единственный. Мало ли рыбы в море!
Холли села за свой письменный стол, просмотрела расписание мероприятий на эту неделю и углубилась в изучение общенационального бюллетеня для сотрудников приютов, поместившего новые федеральные постановления. Сухой язык правительственных указов действовал на Холли успокаивающе – от них исходило ощущение стабильности. Это тебе не какой-то несостоявшийся жених.
Хотя дверь в кабинет была распахнута настежь, кто-то все же вежливо постучал, прежде чем войти.
– Что я слышала о тебе и Рейнольдсе! Грейс сказала, что вы решили расстаться. – Трина Бакнелл с озабоченным выражением на миловидной круглой мордашке вошла в кабинет.
Холли с напускной веселостью помахала ей рукой.
– Меня отвергли. Бросили. Все кончено. Забыто!
Трина, молодая блондинка крепкого телосложения, водила приютский автобус и, кроме того, вела занятия по рукоделию.
– Что случилось? – Она плюхнулась на один из двух стульев в опрятной комнатке Холли. – И когда? Еще в субботу на церковном обеде кольцо, помню, красовалось на обычном месте. Я как сейчас вижу его.
– Сохрани это воспоминание навечно, – иронически улыбнулась Холли. – Оно войдет в историю как свидетельство моего последнего появления в общественном месте с фамильным бриллиантом Фурдов на руке.
Как она ни старалась казаться беспечной, глаза ее неожиданно для нее самой наполнились слезами. Стараясь скрыть их, она схватила со стола папку с копиями квартальных отчетов и принялась рассовывать их в ящички с картотекой.
– Но что произошло? – настаивала Трина.
Воспоминания и вызванное ими возмущение вмиг осушили глаза Холли. Она снова повернулась лицом к Трине.
– Все началось с того, что пропал платок мистера Нортона.
– Не может быть! – в ужасе воскликнула Трина.
Платок с монограммой, принадлежавший джентльмену восьмидесяти семи лет от роду, мистеру Нортону, давно стал в приюте притчей во языцех. Это был подарок давно умершей жены Нортона, и поэтому он должен был всенепременно кокетливо выглядывать из его нагрудного кармана, иначе Нортон чувствовал себя вроде бы и неодетым.
– Не волнуйся, – успокоила ее Холли, – платок нашелся, вернее, я нашла его. Но из-за него и заварилась вся каша.
– А как же получилось, что я ничего не заметила? – нахмурилась Трина.