— Признаться, я был о них лучшего мнения. — Проговорил Горн, осматривая место недавнего сражения. — Без предварительной подготовки, да сразу в бой. Что с нашими потерями?
Ответ, прозвучавший на этот вопрос, сильно удивил коменданта и заставил ненадолго отвлечься от осмотра русских позиций:
— Больше пятидесяти убитыми: в основном это бомбардиры, раненых значительно меньше…
— Это с учётом бойцов из галерей? — Уточнил удивлённый генерал-майор.
— Нет! — Ответил молодой, светловолосый офицер. — Они ещё не докладывали о потерях.
— Так узнайте всё и доложите мне!
Комендант, отчитав адъютанта: снова посмотрел на недавнее поле боя. Перевёл взгляд немного дальше — заметив непонятное шевеление, застыл от удивления и еле сдержался, чтобы не перекреститься. Из снега, одна за другой понялись несколько белых, с виду увальня подобных человеческих фигур, одели что-то на ноги, закинули свои мушкеты, закреплённые на ремне за спину: и быстро удалились в лагерь русских. Комендант не знал, что утренняя атака была проведена по инициативе царского сокольничего, который алча славы победителя, решил самовольно попробовать оборону шведов «на зубок». А эти белые призраки так сильно смутившие его — были неизвестными ему егерями. Чьей задачей, было наблюдение и изучение оборонных сооружений крепости. Когда они увидели, как с бастионов стали расстреливать обречённую штурмовую группу, то поддерживали их, как могли: пока не закончились боеприпасы (патроны брались по минимуму — не для боя). Тем временем на бастионах и крепостных стенах ликовали — была отбита первая атака врага. И погрузившись в эти эмоции, никто больше не заметил белых приведений: а Горн никому на них не указал. — «Незачем людям показывать то, что не можешь объяснить: мало ли чего они надумают с испугу».
Вскоре русские прислали парламентёров, они передали просьбу забрать тела своих товарищей. На что они получили добро, но с условием, что пушки они трогать не будут. И весь оставшийся день прошёл в молчаливом противостоянии. — Никто не вёл активных боевых действий. В городе, — за крепостными стенами: царило всеобщее ликование. Всё мужское население восторженно поздравляло Рудольфа и весь гарнизон с первой победой: а женщины дарили восторженные улыбки и взгляды. Так что до дому генерал шёл триумфатором, принимая все почести как должное.
Даже когда под вечер, обходя стены, он заметил, что враг стал копать сапы, генерал не огорчился, а дал указание сопровождавшим его офицерам:
— Пусть они грызут мёрзлую землю! Но когда отойдут на достаточное расстояние от своих позиций, устройте охоту на этих «кротов»: пусть знают, что мы здесь диктуем условия! А когда наш король подойдёт с новым войском, мы посмотрим, кто из нас окажется в осаде?!
Все кто стоял рядом дружно засмеялись: только один молодой офицер — Лундквист, невесело проговорил:
— У меня такое впечатление, что они тоже готовятся к длительной осаде. К ним весь день подвозили фуражные обозы и боеприпасы.
Никто не обратил внимания на слова этого по-детски щуплого юноши. Все смеялись глядя за крепостную стену. И только генерал, подойдя к нему похлопал того по плечу и по-отечески, тихо и спокойно сказал:
— Густав, мальчик мой, мы сидим за каменными стенами и отдыхаем в тепле. Они нет. — Горн указал рукой за стену. — Если русские смогут нам долго противостоять, то дождутся оттепели, когда всё начнёт таять. Начнут испаряться миазмы: на них обрушатся болезни, — которые будут убивать их в большом количестве — смерть будет их буквально косить. Вот тогда и посмотрим, кто окажется победителем. А насчёт провизии: так я не зря во всей округе её собирал, невзирая на жалобы и стоны крестьян. Московитам она не досталась, а у нас солониной и зерном всё забито. А будет нужда, так кавалеристы своих коней под нож пустят…
Шла третья неделя осады. Оккупанты не предпринимали никаких атак: только неизвестно откуда и как: обстреливали крепостные стены из ружей. Нигде не было видно характерных пороховых облаков, не было слышно выстрелов, но защитники, с ужасной частотой падали сражённые этими тихими убийцами. Затем, кто-то разглядел фигуры в белом одеянии, — которые то появлялись, то снова исчезали в снегу. И по Нарве поползли слухи о белых демонах смерти, которых русские колдуны привезли с собой из далёких, дремучих лесов. И выпустили для охоты на горожан. Горн, узнав об этих сплетнях, велел пресекать эти панические сказки самым жестоким способом: но это не сильно помогало. Люди, всё равно шептались на эту тему на каждом углу. Они, оглядываясь по сторонам, рассказывая истории которые обрастали всё новыми и новыми подробностями. И это продолжалось, несмотря на несколько проведённых публичных порок паникёров.
Гарнизон несколько раз проводил рейды против вражеских сапёров. Но те, во время дневных набегов, успевали отходить под защиту своих товарищей: а атакующих кавалеристов встречал плотный залповый огонь. И каждый раз, понеся потери, всадники отходили в крепость — так и не добившись существенных успехов. Не приносили результатов и действия, направленные против землекопов, работающих под покровом темноты. Трижды несколько групп добровольцев уходили в ночь: и все разы, поутру тела смельчаков находили аккуратно сложенными перед одним из редутов. Всё это не способствовало поднятию боевого духа: и даже попытки разжечь жажду мести (ради сплочения против врага), не имели нужного эффекта.
Сегодня утром, город начавший впадать в уныние, неожиданно возликовал. Дежурившие на стене солдаты заметили: как со стороны Ревеля показался небольшой конный дозор бывшие в нём кавалеристы, осмотрелись и уяснив обстановку, быстро ускакали назад. Часа через два, появилась войсковая колонна, в которой легко угадывалась принадлежность к шведской армии. Множество жителей Нарвы, узнав эту новость, взобралось на стены: и, несмотря на опасность умереть от пули безжалостного «белого демона», все ликовали, кричали, приветствуя пришедших на выручку воинов. А «демоны», больше не стреляли из своего дьявольского оружия — видимо поняли, что прошло их время: и бежали в свою преисподнюю, спасаясь от расплаты за свои злодеяния.
— Бенгтссон, Бьёрк, будьте готовы ударить по московитам, — когда наши нападут на них. Начал раздавать команды Горн, когда увидел, как подходящее войско начало разворачиваться, готовясь к бою. И никакой пощады к врагу!
— Мы можем взять дополнительные седельные пистолеты? — Уточнил рыжеволосый Бьёрк.
— Да! Вооружайтесь на ваше усмотрение!
— Будет исполнено, господин генерал! — С заметным воодушевлением от увиденного, ответили оба офицера кавалериста и быстрым шагом направились к своим эскадронам.
— Капитан Берг! — Продолжил раздавать приказы Хеннинг Рудольф. — Задача ваших солдат — под прикрытием огня рейтеров, закидать хворостом ров вырытый московитами и этим обеспечить прорыв нашей кавалерии на позиции противника.
Горн, не сильно дорожил этим офицером, поэтому и посылал его на это слишком опасное задание. Здесь не нужно было проявлять никаких своих талантов — кроме исполнительности. А Эдвин, даже ничего не уточнив, как мальчишка побежал в казарму. Посмотрев ему в след, генерал поймал себя на мысли, что в принципе такие служаки как этот бестолочь, необходимы армии. Ибо, она сильна беспрекословным подчинением на поле боя: а личную неприязнь к человеку можно и потерпеть. Главное результат, а для его достижения, под рукой всегда должен быть расходный материал — которым не жалко пожертвовать, — в целях сбережения более ценных солдат.
Всё наседание Нарвы затаив дыхание наблюдало, как прибывшее войско становилось лагерем: несколько конных групп, на безопасном расстоянии проехались вдоль русских позиций — проводя рекогносцировку. Затем, они все вернулись назад, где, вошли в недавно установленную, утеплённую палатку — судя по всему, чтобы доложить обо всём, что увидели. Весть о скором спасении, мгновенно разнеслась по всем домам и затаённым закоулкам осаждённого города. И горожане, желающие воочию увидеть своих избавителей, стояли на старой крепостной стене, с тревогой и надеждой наблюдая за происходящим: трепетно лелея надежду о скором снятии блокады. Здесь были все — и военные несущие здесь свою службу, и гражданское население, все перемешались в единую, однородную массу. И из-за нехватки места, они стояли очень плотно друг к другу, — обсуждая всё, что им удавалось увидеть.