Не менее дивило Наставника и внутреннее убранство. Мощенный розовым мрамором пол, пушистые ковровые дорожки работы мадерекских ткачей. Стены испещрены резными плитками, мягким орнаментом лоз винограда, вересковых зарослей. Стрельчатые проемы проходов без дверей. Такое ощущение, что везде проход открыт. Так оно и было в официальных покоях. И лишь в палатах королевской семьи имелись двери. Говорят, казна тоже на запорах и засовах, но на то она и казна. Вышколенные гвардейцы в красных мундирах у каждой арки-входа. Суетливые незаметные горничные, снующие так быстро, что не успеваешь углядеть. Немало жрец видал дворцов, но этот был особым. Слишком неправильный, слишком живой и шумный. Словно здесь не король живет, а вся столица государства. Отчасти так и было. Жрец это заметил, когда по окончанию свадьбы Садар вернулся к обычной жизни. Обычной для него. Кириту начало казаться, что этот монарх не отдыхает вовсе. Не покидает кабинета, весь в бумагах. И нет обычая возлежать на подушках в окружении аристократов. Если министров созывает, то собрания коротки, после все чиновники уходят озадаченными, кивают головами, мол, спуску не дает, и отдохнуть-то некогда. Но не роптали сильно, отправлялись по делам, наткнувшись на подозрительно-дружелюбный взгляд отца Ларминиза. Высокий и худой, похожий на цаплю, Верховный Сидерима смотрел на чиновников едва ли не как на лягушек, того и гляди — проглотит. И не поперхнется. Вот и спешат "лягушки", чтоб не стать обедом.
— Муравейник, — покачал головой Кирит. Но покачал одобрительно.
— Не завидуйте, отче, — послышался голос Ларминиза, незаметно подкравшегося.
— Отче, вы всегда так тихо ходите? — Наставник отшатнулся.
— Приходится. У короля слишком чуткий сон, а если разбудить — бежит работать. Вот так и бережем его покой — неслышными шагами, — усмехнулся красный жрец.
Сидерим, год 2588
День выдался дождливым, тем самым оставив Кирита без прогулок. Наставнику оставалось лишь засесть за бумаги, писать распоряжения и письма, которых накопилось изрядно за время, пока жрец отдыхал. Паства роптала, призывая Наставника вернуться в Цитадель, на что Кирит отмахивался, мол, его и здесь неплохо кормят, а посвятить себя служению Тариду можно в любом уголке мира, не обязательно в стенах Твердыни. Однако оставались еще вопросы управления Орденом, так что приходилось садиться за бумаги, брать перо.
— А я вот думал, что Наставник решил остаток жизни посвятить прогулкам, — Садар незаметно появился в дверях кабинета, отведенного в распоряжение жреца.
— Наставник бы и рад, но выбирать не приходится. А ты никак пришел с согласием? — прищурился Кирит.
— Не угадал. С наливкой, — отшутился король, делая вид, что совершенно не понимает, чего от него ждут.
— Что ж, в такой ненастный день наливка даже лучше, — ничуть не расстроился жрец. Со временем начинало казаться, что он нашел лишь повод оставаться во дворце.
— А день действительно ненастный. Помер Фрам, — Садар умолк, разливая наливку по крохотным серебряным рюмкам, выуженным из потайных карманов королевской мантии.
— А я уж думал, он меня обогнать собрался. Не печалься, время ему пришло, — Кирит пригубил рюмку, не рискуя так сразу опробовать зелье, сготовленное королем. Если верить слухам.
— Да я чего? Я понимаю. Но королева плачет, — вовсе пригорюнился король, присаживаясь на тахту, стоящую близ стола.