— Генералу не надо это видеть, — тихо прошелестел голос Кирита; обычно звонкий, он звучал сейчас непривычно глухо. Мягкая ладонь закрыла глаза Кассима.
— Почему? Почему?.. почему?.. — исступленно шептал генерал, не понимая, почему это зрелище выворачивает его наизнанку, тогда как он видел и более жестокие вещи.
— Потому что это саккар. Можно сказать, магия Разящих. Не магия, но вещь премерзкая. И лучше никогда не присутствовать при их ритуалах, иначе можно лишиться рассудка, — тихо отвечал жрец, обдавая срывающимся дыханием шею Кассима, но все же пытаясь утащить его от берега как можно дальше. Врал. Он сам не понимал, в чём заключаются эти ритуалы, но проще списать на неведомое, чем нарваться на новые вопросы со стороны вояки.
— Что… что это было? — хрипел генерал, оказавшись на безопасном расстоянии от берега: там, где, по всей видимости, отголоски ритуала не ощущались. Кассим пал на колени и пытался отдышаться, тщетно пробуя сфокусировать ошалевший взгляд, отчего жмурился, распахивал глаза и мотал головой. Жрец остался на ногах, упираясь рукой в дерево, чтобы не последовать за генералом на траву, и тоже с трудом переводил дыхание.
— Я не знаю точно, но смею предположить, что это был ритуал, которым Разящие обозначают своих владельцев, — Кирит все же оперся спиной на ствол дерева и сполз наземь, постепенно приходя в себя.
— Владельцев?! Он зовет его своим господином, да. Но… принц Садар хуже раба! Разве с господином поступают… так?! — Кассим был шокирован настолько, что почти кричал. Все же ему досталась довольно сильная доза саккара, и тело все еще трясло как в лихорадке.
— Вы так молоды, генерал. А Садар — молодец. Быстро понял, что к чему. Все просто, дорогой Кассим, есть клинок, есть ножны. И если воин не способен вложить меч в ножны, то владеть этим мечом не достоин, — криво усмехнулся жрец.
— Проклятье, жрец, я не юнец желторотый, пусть никогда не делил ложе с мужчиной, но точно знаю — никакого подвига в этом нет, — взъярился Кассим, не получив ответа, который бы его удовлетворил.
— Ошибаетесь, генерал. Это ведь ритуал. Принц выдержал такую боль, что вам и не снилось. Вдыхать саккар — и то небезопасно для самочувствия, а уж когда его втирают в раны… И даже не вскрикнул. Я не знаю, что именно делают Разящие, зато видел тех, кто не пережил подобного ритуала. Вернее, видел их изуродованные трупы. Хотя и не знал, что ритуал предполагает соитие. Хм, либо я чего-то упустил, либо этот Разящий внес свои поправки, — Кирит отдышался, избавив грудь от удушающего запаха зелья и, встав на ноги, протянул руку Кассиму, предлагая подняться с колен.
— Принять клинок в ножны? — саркастично усмехнулся генерал, понимая двусмысленность этой фразы.
— Именно так, генерал Кассим, — жрец улыбнулся мягко… и как-то так, что у генерала едва опять не подкосились ноги.
* * *Раны не торопились заживать, правда Разящий сам бинтовал Садара и следил за повязкой, проявляя почти беспокойство и сдержанную заботу. Во время ритуала он даже не удосужился удивиться тому, что тело принца — девичье. Да, под одеждой незаметно, постоянные тренировки расширили плечи, сделали руки пусть и не такими мускулистыми, как у бывалых воинов, но и женскими их больше не назвать. Поджарый пёс, а не девица, от женских форм остались лишь намёки, легко скрываемые одеждой и, тем более, доспехом. Неприкасаемый не спрашивал, Сейдар молчала, решив раз и навсегда, что отказывается от самой себя и никогда не возропщет. И стала братом даже в своих мыслях, примерив если не лицо его, то хотя бы мимику и жесты: в отличие от сестры, Садар частенько улыбался, любил шутить и всегда выглядел неунывающе. Сдержанная, даже угрюмая, Сейдар уснула, почти умерла, уступая место выбранной маске.
Прислушиваясь к говоркам, принц узнал, что проклятому всего лишь шестнадцать, и он моложе самого принца на девять лет, а не на четыре-пять, как показалось изначально. Поняв это, Садар зашипел от злости. Мальчишка. Пусть неприкасаемый, но всего лишь мальчишка. После первой ритуальной ночи последовали и другие, менее пыточные и возвышенные. И наследнику оставалось лишь рычать от бессилия, сдерживая слово, что отдаст все, позволяя белобрысому чудовищу насиловать его снова и снова, понимая, что стерпит, смолчит, но никогда не простит попранной гордости. Постепенно между воинами поползли шепотки, от которых у Садара шерсть на загривке вставала дыбом.