— Хм, мечом ты горазд махать, Яростный Кассим, спорить не стану, в поединке на клинках я и секунды не продержусь против тебя. Но голыми руками… знай свое место, мальчик!
Императорский совет расположился на открытой веранде, за обсуждениями наслаждаясь вечерней прохладой, опустившейся на Мадру. Советники вальяжно раскинулись на многочисленных подушках, обмахиваясь веерами и осушая кубок за кубком, утоляя жажду вином. Обычно одаривающий уничижительными взглядами всех этих приспособленцев и льстецов, Кирит в этот раз не обращал внимания на аристократов, именующих себя помощниками правителя, и, сидя на низком табурете, что-то старательно выписывал в пергамент, чем нервировал присутствующих гораздо больше, нежели изящно поливая их грязью, чем частенько занимался на подобных собраниях. Заметив настороженность придворных, император решил разрядить обстановку и полюбопытствовал как бы между делом:
— А что это там пишет наш высокочтимый жрец?
— Ваш жрец, Ваше Величество, изволит не писать, а рисовать, — ответил Кирит, не отрывая взгляд от пергамента. Особой почтительности в его голосе не слышалось.
— И можно даже узнать, что рисует многоуважаемый Кирит? — император не унимался, теперь ему самому стало любопытно, что изображает жрец.
— Сон мне приснился. Вещий. Не иначе как сам Тарид подарил мне сие видение. Вот и пытаюсь изобразить увиденное. Сказано было также, что человек, привидевшийся мне, должен стать во главе личной гвардии императора, той, что под моим началом, — растягивая нараспев слова, произнес жрец.
— И что же за человек посмел тревожить ваши сны, отец Кирит? — глаза правителя загорелись неподдельным интересом. Он давно знал эту игру — если Кирит чего хотел, то говорил, мол, сон приснился. Подобные решения придворные оспорить не решатся. Жрец часто уводил правителя от возмущения дворян, играя на религиозных чувствах.
— Да вот, взгляните сами, — жрец протянул пергамент с изображением.
— О, Тарид! Да это же наш Яростный Кассим! Верховный, а не слишком ли он молод для такого чина? — император неподдельно удивился, — а потрет хорош. Не знал, что вы умеете рисовать.
— А я и не умею, это всё… Тарид. А Кассим… хм, кто мы такие, чтобы спорить с волей божьей?
— Кирит, зачем тебе Кассим понадобился, для какой нужды? — спросил Нагириез жреца, когда они остались наедине, и ломать комедию перед советниками не было нужды.
— Ох, если бы я знал, величество, если бы только знал. Считай, что тут действительно провидение вмешалось, потому что я и сам так считаю. Но генерал этот мне необходим.
Казалось, ураган ворвался в комнату Верховного жреца — генерал готов был разнести все в щепки, ругаясь последними словами, костеря налево и направо несносного Кирита и полностью оправдывая прозвище яростного.
— Это… это все твои проделки! Сознавайся, какого рожна я тебе понадобился, что уже удумал, святоша?!
— Вина хочешь? У меня есть вполне приличное, — проигнорировал вопрос Кирит, методично расставляя разбросанные генералом вещи по местам.
— Я тебя не про вино спрашиваю! — взъярился тот.
— Придет время — узнаешь. А пока я и сам толком не понимаю, зачем мне такой полудурок, — жрец все же наполнил вином кубок и протянул его Кассиму.
— Кирит! — генерал попытался схватить Кирита за грудки, но тут же был отправлен отточенным приемом на кушетку и в руки ему был всунут кубок с вином.
— Пей и успокойся, и прекрати истерить как девица перед первой брачной ночью! — тон жрец понизился до угрожающего. Воин притих и залпом осушил кубок.
Служители бога Тарида издревле почитались в странах по эту сторону Фуградского хребта. Светлейшие жрецы имели право носить белую одежду, требовать ночлега и стола в любом доме, не платили ввозные пошлины за товары и были освобождены от всех налогов в любом государстве. Где бы ни находилась обитель таридийцев — везде им выказывались почет и уважение. Сами же последователи Светлейшего бога делились на две ветви: мирян и воинов. Миряне несли свет учения в мир — воздвигали святилища, приобщая к вере и закону божьему местных жителей, поддерживая в них дух величия Тарида. Поднимаясь по ступеням жреческой иерархии, становились советниками государей различных стран. Одной из высших считалась должность Верховного жреца при императоре, и все равно о какой из двух империй шла речь. Стоящие на ней несли ответ лишь перед самим Таридом, да еще Наставником — единственным человеком, который имел право и силу приструнить Верховных. Являя собой власть духовную, жрецы всё же становились неотъемлемой частью управления страной. Они были негласными советниками при государях, помощниками, а иногда и указующим перстом. Именно из-за их влияния войны в Таридате с каждым веком становились всё более редкими. Более того, они приобрели весьма специфический характер: армии предпочитали сталкиваться с наименьшим ущербом для мирного населения, хотя в боях сражались беспощадно. Обычных жителей не убивали без особой надобности, города не разрушали, их всего лишь приобщали к новому порядку страны-завоевателя. На фоне этой политики завоеваний произошедшее с Сидеримом выглядело как минимум безрассудством. Однако сидеримский жрец, как и полагалось по обету, проиграв войну и потеряв власть, ушел в паломничество по святым местам, приняв обет безмолвия. Никто не решится нарушить этот обет, никто не спросит, по какой причине Гидер позволил в отношении соседнего государства подобный вандализм. Никто из мирян не пытался вникать в законы таридийских жрецов, даже мирских — белых — не говоря уже о красных. Им просто верили, за ними просто следовали, принимая волю Тарида. Монахи вроде как и не имели власти, но в тоже время никому не подчинялись и не отчитывались, кроме собственных сановников, держа ответ лишь перед Белой Цитаделью, что затерялась в песках мадеранской пустыни.
Воинствующие жрецы сосредоточились на охране мира, взяв на себя обязательство хранить спокойствие по эту сторону Небесных гор (как иначе называли Фуградский хребет), защищая страны от варваров, что обитали по ту сторону. Многочисленные орды, пытающиеся вторгнуться с заледенелого севера в плодородные, хоть и пустынные местами земли Таридата, неоднократно разбивались вдребезги о стальной заслон жрецов. Сложилось так, что первый удар варваров пришелся бы по Рагарду, если бы не заслон. Поэтому в северной империи больше почитали воинствующую ветвь таридийцев, тогда как пустынный Мадерек более интересовался торговлей и предпочитал использовать мудрость жрецов-мирян в своих целях, ни разу не ощутив угрозы нападения из-за гор, а островитяне с южных морей оказались слишком слабы и малочисленны, чтобы представлять угрозу Мадереку. Все же Рагард был серьезным буфером между южной империей и варварами.
В воинствующей ветви жрецов процветала армейская дисциплина и все беспрекословно подчинялись Командору, поспорить с которым в весе слова мог лишь Наставник мирян. Однако ни те, ни другие никогда не вступали в конфликт, четко распределив сферы интересов. И если "белоплащники"-миряне были всегда в струе политики и торговли, то "красноплащники"-воины не вмешивались ни во что, выходящее за рамки охраны горной границы. Так же в незапамятные времена, когда произошло разделение таридийцев, воины заключили договор с "детьми" Азита, брата-близнеца бога Тарида.
Бог Азит был почитаем, но являлся отшельником, отказавшимся от престола в пользу Светлейшего, о чем Светлейший нескончаемо скорбел. Последователи бога войны, как прозвали отшельника, также предпочли удалиться от мира, переселившись в тайные убежища-обители в Небесных горах. Взяв девизом фразу "самое сильное и страшное оружие — человек", они стали известны как изготовители этого самого оружия. И делали его из младенцев, воспитывая сильнейших воинов. Нет, на детей, что родились на радость родителям, они не посягали, забирая в свои пещеры только тех, кто был с рождения отвержен. Альбиносов, которые считались проклятыми и несущими с собой беды. Не зря считались: рождение таких детей сопровождалось мором в селениях, падежом скота, неурожайными годами, засухой. Говорили, что Тариду настолько больно видеть детей, так напоминавших внешне его брата, что скорбь Светлейшего ложилась проклятьем на младенцев.