Тонкие руны замысловатой вязью вырисовывались на предплечьях. Когда прекратят кровоточить и зарубцуются, то останется витиеватое заклинание, которое не уничтожишь, даже содрав кожу — альбинос взрезал мышцы, делая свой след на теле принца вечным.
— Сколько еще? — устало спросил Садар, когда Разящий, завершив ритуал полностью, разлегся на постели, уложив голову на груди принца, словно слушая сердцебиение.
— Еще три, — сухо ответил он. Сердце билось ровно.
— Почему ты выбрал именно меня?
— Потому что твоя отвага звенела в воздухе.
Светлая комната завалена книгами поверх бесчисленных пуфиков и подушек, разбросанных по полу. Кирит скрипнул зубами, но не посмел отказать Садару, за что был вознагражден победной ехидной ухмылкой. И теперь принц кропотливо выписывал в толстый том необходимые сведения, составляя политическую и торговую карты. Ранее он не настолько интересовался большими государствами и общей картиной взаимоотношений: для крохотного королевства это не имело ровным счетом никакого значения, ведь если одна из империй положит глаз на такую страну как Сидерим, то той останется лишь сдаться. Но наследник Сидерима поставил себе целью построить сильное могущественное государство, и поэтому штудировал трактаты, глотая жадно строку за строкой, выписывая результаты размышлений, перечитывая, комкая страницы и вновь склоняясь над столом.
— Чем занят мой господин? — Разящий уселся на пол, обняв колени Садара. Проявившиеся щенячьи повадки альбиноса раздражали принца, особенно учитывая их отношения. В такие моменты он закрывал глаза, считал мысленно до десяти и заставлял себя вспомнить, что перед ним искалеченный ребенок, пострадало не столько тело которого, сколько разум.
— Твой господин учится быть королем, — ответил наследник Сидерима, не отрываясь от чтения очередного фолианта.
— Зачем это моему господину? — в такие моменты Разящий был больше похож на ребенка, чем на грозного воина и мучителя, сдиравшего кожу и насиловавшего "своего господина".
— Потому что я не хочу никому подчиняться. Вот скажи, неужели ты стерпишь, если твой господин станет слугой? — в хитром прищуре Садара застыла серая сталь. Она застыла, казалось, еще в момент, когда его взгляд столкнулся со взглядом императора. Именно в тот миг принц принял решение, от которого не отступит. Но, возможно, это произошло гораздо раньше.
— Если это случится, то я убью своего господина. Я — слишком хорошее оружие, чтобы принадлежать рабу, — спокойно ответил неприкасаемый. Иногда принцу хотелось услышать, как этот голос дрогнет. Вот только неизвестно, что должно произойти, чтобы альбиносу изменило самообладание.
— Вот и учусь. Хотя странно слышать подобные речи от того, кто сделал меня своим пленником, пусть и из-за данного мною слова, — не удержался принц.
— Ты ошибаешься. Когда поймешь, то перестанешь считать себя пленником, — равнодушно ответил Разящий, словно его это не касалось.
— Мальчишка, самоуверенный мальчишка. Когда я пойму, для тебя будет поздно понимать, какую совершил ошибку, — неслышно прошептал Садар, возвращаясь к учебе.
Раскаленный плац лоснился вытоптанным током. Утрамбованный сотнями, тысячами солдатских ног, он стал тверже камня и давно уже не смягчал падения воинов на тренировке. Седобородый мечник отвлекся от муштры новобранцев, приставил ладонь козырьком к бровям и нервно сплюнул себе под ноги, рассмотрев приближающуюся парочку. Приказ содействовать неприкасаемому и чужеземному принцу был отдан, едва эти двое появились во дворце. Вот только до этого момента старик полагал, что данный приказ его обойдет стороной — чего им делать на плацу-то? Ошибся.
— Чего изволите? — раздраженно спросил седобородый подошедших.
— Плац освободи. Учить господина будем, — ответил Разящий, пропустив мимо ушей сарказм в голосе старика.
— Чему ты меня учить вздумал? — поинтересовался в свою очередь Садар. Он пошел вслед за альбиносом, не спросив — куда и зачем. Ранее надобности не возникало. Завидев плац, подумал, что мальчишка решил тренироваться, чтобы не разнежиться в дворцовой роскоши. Принц и сам не прочь размяться, но, услышав, что его будут учить, — удивился.
— Да делайте, что хотите, — вояка развернулся к новобранцам и дал отмашку, мол, пошли отсюда. Те с площадки убрались, но далеко решили не идти, застолбив "зрительские места" по периметру. Уж больно интересно стало юнцам безусым, едва примерившим мундиры, посмотреть, что же такое будет здесь происходить, а далеко их вроде и не прогоняли.
— Учить буду владеть мечом, — ответил принцу Разящий, кивнув одобрительно старику, мол, пусть смотрят. Лишь бы под клинок не лезли.
— А ты не зарываешься? Я кто тебе, ребенок неразумный? — Садар был хорошим мечником и мог посрамить в поединке многих. Альбинос задел гордость воина.
— Ты не понял, я буду учить тебя владеть настоящим мечом. Вы не умеете. Никто из живущих, — неприкасаемый произнес это как-то устало. Но принц успокоился, внезапно осознав, что тот говорит не об улучшении приемов, а о чем-то совершенно ином.
— Хорошо, посмотрим, на что сгодится твоя наука, — согласился Садар, понимая также — мастерства самого Разящего ему не достичь никогда. Потому что у того какая-то непостижимо нечеловеческая сила и скорость.
Красно-белая туника вместе с бурнусом повисла на ограде площадки. Принц остался в реддеке — жесткой бинтовке, закрывающей торс воина. Обвязав голову отрезом белого шелка, Садар стал хотя бы издали похож на южан, прячущих макушки под причудливыми чалмами. Рассевшиеся по краям плаца новобранцы присвистнули от удивления, беззастенчиво разглядывая оголённые части тела принца. Рунопись на груди, спине и предплечьях уже зарубцевалась, оставив вычурные строки золотисто-голубой вязи символов. На запястьях следы ритуала все еще имели покрасневшую окантовку, зажив не до конца. Обычно лишь жрецы покрывали тело знаками, и поэтому неопытные мальчишки гадали, кто же перед ними, раз так изукрашен, прикидывая, насколько под реддек уходят символы. Сидеримец наградил зевак столь красноречивым взглядом, что любопытствовать им перехотелось, вот только смотреть на Разящего оказалось еще более боязно, чем рисковать нарваться на гнев императорского почетного гостя.
Неприкасаемый вручил свой меч принцу и попросил показать, на что способен. Садар досадливо крякнул, ибо более привычен к полуторнику. Двуручник Разящего только тому и подходил: хоть по весу, хоть по длине. Альбинос ухмыльнулся, кивнул седобородому, мол, принеси господину меч по росту, и по прибытии нового клинка забрал свою орясину, раздаривая ехидные смешки. Принц взъярился, поняв, что несносный мальчишка издевается.
— Убью!
— Давай!
Сталь зазвенела о сталь. Принц закрутился волчком, видя перед собой более массивного противника и привычно пытаясь компенсировать силу стремительностью. Однако он на миг забыл, кто перед ним — этот увалень не так прост и… не увалень вовсе: молниеносно быстр, и этой скорости Садару не достичь. Буквально пара выпадов, и принц понял — бесполезно. Остыл немного, все еще злясь, но пытаясь теперь не слепо рваться на острие меча, а выискать слабое место. Повертелся вокруг противника, с досадой понимая, что именно слабых мест и нет. Каждый удар приходился аккурат на широкое лезвие двуручника. Сам же Разящий не нападал.
— А ты хорош. Лучше, чем я думал. Что ж, приступим, — вслед за словами, ладонь альбиноса закрыла рот и нос Садара, вынуждая вдохнуть находившийся в ней порошок.
— Что… что это? — захлебнулся словами принц, узнавая запах жуткого зелья, втираемого в руны-раны, чувствуя, как не нужная в данный момент и вообще давно забытая нега сладострастия расползается по телу. Совсем не боевое возбуждение завладело Садаром, и он тщетно попытался совладать с собой, вернуться в нормальное состояние, а не плавиться в плотских желаниях. Причем настолько сильных, что голова закружилась, и плац поплыл перед глазами.