Я перестала качать ногой, и меня накрыло первым настоящим чувством надежды с тех пор, как Айрес рассказал о дислоцировании. Он вернётся домой, пока машина ждёт его. Он дал мне мечту, за которую я держалась после его отъезда. Мои мечты умерли вместе с ним на пустынной дороге Афганистана.
— О чём задумалась? — отвлекла меня от раздумий Лила.
— О Ное, — соврала я. — У него была целая неделя, чтобы растрепать всей школе о моих шрамах. Как думаешь, чего он ждёт?
— Может, Ною просто некому рассказывать. Он же наркоман из приёмной семьи, который нуждается в дополнительном обучении.
— Ага, может.
Или, возможно, он выжидал идеального момента, чтобы превратить мою жизнь в настоящий ад.
Лила начала крутить кольца на пальцах — знак, что она волнуется.
— Что? — спросила я.
Мне пришлось напрячься, чтобы расслышать её тихое бормотание.
— Мы рассказали Люку.
Каждая мышца в моей шее напряглась, и я отпустила руль, испугавшись, что раздавлю пластик на маленькие осколки.
— Вы ЧТО сделали?!
Лила завозилась в сидении, нервно крутя руками на коленях.
— Он ходит с нами на занятия по английскому. Вместо того, чтобы исправлять ошибки в наших работах, мы с Натали и Грейс обсуждали сложившуюся ситуацию с Ноем и твоими шрамами… Люк кое-что подслушал.
Стук моего сердца отдавался в ушах. Я хранила свой ужасный секрет на протяжении почти двух лет, а тут два человек буквально ворвались в мой личный кошмар всего за одну неделю.
Когда я не ответила, девушка продолжила:
— Эти шрамы — не твоя вина. Тебе совершенно нечего стыдиться. В отличие от твоей матери и, возможно, отца. Но тебе? Нет. Люк и так знал, что твоя мама была безумной до чертиков, но никогда никому об этом не говорил. Хоть он и туповат, но даже он смог понять, что это мама ранила тебя.
Должна ли я разозлиться? Обрадоваться? Я остановилась на безразличии.
— Она не безумная, — пробормотала я, зная, что все мои утверждения о матери никто не слушал. — У неё просто… есть свои проблемы.
Плавным, нежным движением Лила положила руку поверх моей ладони, слегка сжав пальцы, чтобы обнадёжить. Напоминая, что она любит меня несмотря ни на что.
— Мы думаем, что тебе нужно всем рассказать. Перейти в наступление, а не занимать оборонительную позицию. Если Ной всем расскажет, люди уже будут знать правду и думать, что он придурок, раз смеётся с тебя.
Я уставилась на верстак Айреса. Мой отец никогда не был в ладах с инструментами. Если что-то ломалось, он вызывал мастера. А вот Айрес любил возиться с ними. Всё своё свободное время он проводил в гараже. Господи, как же он мне нужен. Чтобы сказать, что я должна делать.
— Эхо, пожалуйста, ответь. — Горечь в словах Лилы разбивала мне сердце.
— Чья это была идея? — спросила я, и так зная ответ. — Грейс?
Она всегда была за то, чтобы я рассказала о случившемся всей школе.
— Так не честно, — выдохнула Лила. — Не то, чтобы Грейс вела себя честно по отношению к тебе. Она клялась, что весь этот бред с публичными и личными отношениями закончится после того, как её выберут лидером команды поддержки. Но вот в чём дело, Эхо. Она хочет того же, что и мы все: чтобы всё вернулось к норме. Пока все думают, что ты мазохистка или пыталась совершить самоубийство, ты будешь числиться в изгоях. Может, ситуация с Ноем только к лучшему. Нет худа без добра.
Я впервые посмотрела на Лилу с момента, как она рассказала мне эту новость.
— У меня мать слетела с катушек.
— Мы тебя прикроем, — поспешила продолжить Лила. — Люк сказал, что расскажет друзьям о том сумасшедшем эпизоде, которому он стал свидетелем, когда вы встречались. Ну, знаешь, чтобы добавить правдоподобности твоей истории. А когда Грейс об этом услышала, то согласилась рассказать всем о том, что мы с ней и Натали видели в больнице. Копов. Мы слышали, как твой отец кричал на твою маму. Грейс этого так хочет… как и все мы.
— Ну да, ведь наличие сумасшедшей мамаши и никаких воспоминаний о ночи, когда та пыталась убить меня, куда лучше, чем когда люди думают, что я мазохистка с суицидальными наклонностями.
— Люди будут тебе сочувствовать. Быть жертвой… это всё меняет. Вот, что пыталась сказать тебе Грейс все это время, — мягко ответила она.
Моё хрупкое терпение закончилось и сменилось гневом.
— Мне не нужно их сочувствие и я не хочу, чтобы худшая ночь моей жизни стала темой для обсуждения всей школы. Если я и расскажу когда-нибудь о случившемся, то только после выпуска. Я хочу рассказать им правду, а не быть жалкой тупицей, которая ничего не помнит.