– Прошу извинить меня, – сказал профессор, – любопытно узнать: как, каким образом?
– Ножками, профессор, ножками, – сказал дедушка Кирюша. – А ножки я изготовил сам. Взял две лыжные палки и на каждую надел по туфле. Следы, если вы заметили, товарищ Андрейцев, идут рядом с лестничными окнами. А окна, позволю я вам заметить, не закрыты, хотя уже зима, товарищ Андрейцев. Я напомнил вам об этом, но вы сказали, что окна закрыты. Вы сказали неправду. Именно из окон высовывался я…
– Ах! – снова закричал управхоз Андрейцев. – Зачем же вы это сделали, а?!
– Как сонные мухи вы тут все, – сказал дедушка Кирюша. – Прямо даже не знал, как вас расшевелить. В нашем доме сплошной застой. Ребята вон вроде беспризорных…
– Это безобразие, – сказал юрист, – вы хотели смутить покой жильцов дома.
– Недостойный поступок, – сказал Андрейцев. – Чрезвычайно недостойный…
Но дедушка Кирюша вдруг исчез. Как? Куда? Никто не заметил.
– Где он? – спросил Андрейцев.
– Сгинул, – зашептала бабушка в платке крест-накрест. – И не видать его. Дух. Без тела. В нашем доме живёт.
– Пошли, – сказал Мишка Зайцев, – чего-то неинтересно.
Мы выскочили во двор.
Во дворе уже полно было ребят из соседних домов, все стояли задрав голову, а по стене шла чёрная цепочка следов человеческих ног.
Это будет сюрприз
Завтра все посходят с ума.
Все будут очень неспокойны.
Я не уверен, но скорее всего, что так.
Все будут тыкать пальцами в телевизор и говорить:
«Нет, вы только подумайте», или: «Бывает же такое», или: «Чей это необыкновенный мальчик?»
Не все ведь знают, чей.
Всех охватит необыкновенное волнение.
Я, честно говоря, это очень подозреваю.
Будут показывать – меня.
Пять дней назад я приехал в деревню к бабушке и дедушке. С папой и с мамой.
Ну, сначала вещи разобрали, устроились и сели пить чай. Бабушка и дедушка всё время протягивали руки через стол и гладили меня по голове. А я сидел, чай не пил, не ел ничего, болтал ногами и всё думал, когда же начнётся новая жизнь. Вот ведь глупо, уже приехал, а вроде и не приехал, просто сижу дома и ничего из нового не делаю. А они долго чай пили, будто первый раз в жизни, смеялись чего-то и всё меня гладили. Совсем я извёлся.
Я как угорелый из дома выскочил, когда они своим чаем напились. А кругом травка растёт, деревья, небо синее, жарища, красота, прелесть и простор. Я взял и… как побегу по дороге, просто так, изо всех сил. Потом остановился и стал дышать: дых-дых, дых-дых.
И вдруг вижу: что-то в кустах желтеется. Ни на кого не похожее, что-то жёлтенькое. Желтоволосенькое и желтопузенькое. А ведь что это – и не отгадать. Я взял камушек и бросил туда.
Жёлтенькое завертелось, затилитилькало, забумкало, заыхкало и ка-ак выпрыгнет. А я ка-ак побегу. А жёлтенькое ка-ак припустит за мной, как заорёт:
– Алёшка!
А я бегу.
А оно:
– Алёшка!
А я быстрей.
А оно топочет и кричит:
– Алёшка! Не убегай!
Удивительно знакомый голос. Остановился я… дых-дых, дых-дых. Тыща чертей! Да ведь это же рыжий Тимка.
– Здоро́во, Алёшка! – закричал он.
– Привет, Тимка! – заорал я.
– Вот я рад, что ты приехал! – крикнул он.
– А я… не можешь себе представить! – кричу я.
– Ты куда бежишь так быстро? – спросил он.
– Да на речку купаться, – сказал я.
– Ну, бежим вместе, – сказал он.
И мы побежали. Бежим и беседуем.
– Я тебя ещё час назад в окно видел, – говорит Тимка.
– Я своих устраивал, – говорю я.
– Чего твои тебя так по голове гладили? – спрашивает он.
– У меня причёска кривая, – сказал я.
– А ты чего в меня камень бросил?
– Я думал, это пень. А ты чего там сидел?
– Я гусеницу дрессировал. Кусачую.
– А окунь клюёт или нет?
– Ещё бы.
– А ты весь рыжий.
– А ты сам… синий.
– Красота.
– Красотища!
И мы прямо свалились в речку.
Сначала мы плавали. Потом кувыркались в воде. Потом топились и спасались. Потом я прыгнул с нырялки солдатиком. Потом просто так. Потом бочком. Потом опять просто так. Потом рыбкой. Потом самолётиком. Реактивненьким. Потом Тимка научил меня нырять чемоданчиком. А я его – драндулетиком. Потом мы спели песню. А потом Тимка сказал:
– Помнишь, кто такой Пушок? Бежим к нему!
– Бис! Браво! – закричал я, потому что сразу всё вспомнил, и мы побежали.
Я бежал и думал про Пушка. Как же это я сразу про него не вспомнил, про этого телёночка, про маленького бычка? Мы с ним в прошлом году здо́рово подружились. Он за мной как ручной ходил. Целыми днями. Он, наверное, подрос теперь и меня не помнит.