Я нырнул, вынырнул, снова нырнул, опять вынырнул и вижу – плывёт очкастый в своих очках и кричит на всю речку:
– Плыви сюда, мальчик. Он гулять отказывается. Бодается. Я совсем обалдел. Что делать?
– Вам без меня крышка, – сказал я.
– Крышка нам, вот что, – согласился он.
Потом мы с Пушком гуляли.
Потом вечером я его кормил.
Потом утром кормил.
Потом снова гулял с ним.
А мне выписывали трудодни – так сказала бабушка.
Потом я снова его кормил.
И гулял.
И кормил.
А потом долго-долго с ним прощался, и его повезли на станцию, чтобы его потом в поезд посадить – и в Москву, на выставку.
И вдруг мы скоро видим – идут к нашему дому человек пятнадцать народу и очкастый, все потные и красные.
Бабушка, дедушка, папа, мама и я вышли к ним навстречу.
Очкастый сказал:
– Он не лезет в вагон. Отказывается. Хотел укусить начальника станции. Не хочет ехать в Москву. Моё дело – крышка.
Я сказал:
– Ну что ж, пойдёмте, я всё устрою.
– Да? – сказал очкастый. – Хитро! А если он потом жрать не станет или вагон сломает? Что мы покажем в Москве? Обычную тёлку?
Дедушка почесал бороду и сказал:
– По всему видать, вам без мальчика крышка.
– Да-да! – радостно закричал очкастый. – Крышка нам! Точно! Отпустите вашего мальчика в Москву! Дня на три. Колхоз будет вечно помнить о вас.
И все закивали и стали говорить, что иначе всем крышка.
И вот я в Москве.
Дома живу. Один. Как большой. Целый день за Пушком ухаживаю.
Завтра поведу его по сельхозвыставке. Держу это пока от всех в тайне.
Это будет сюрприз.
Когда меня покажут по телевизору.
Глупо как-то получилось
Я с той девчонкой и её братом ещё в сентябре познакомился, в пургу. Пурга была – трудно себе представить. Нелепое какое-то атмосферное явление. Вдруг пошёл снег, повалил среди бела дня, все на улице растерялись, замахали руками.
Действительно, жуткий был снег.
Все, правда, растерялись, только я один, наверное, обрадовался. Эгоизм, конечно, но что делать: люблю я зиму.
И вдруг… началось: дождь пошёл. Вот всегда так. Весь снег в дождь превратился, в жуткий дождину, а пурга не кончилась – куда там, дождяная такая получилась пурга. Дождь так и носился по улице, как ненормальный.
Я сразу весь вымок и в подворотню заскочил. Вот погодка, думаю, и всё из-за этой кисточки. Нам в классе велели такой рисунок сделать – наша школа через сто лет. Ну, как мы её себе представляем. Я понял, что тут без красок не обойтись, и пошёл за красками. Краски купил, а кисточек в магазине нет – пришлось на Невский ехать. Купил, конечно, а тут эта пурга и дождь.
Вот, думаю, погодка – убийственная. И вдруг вижу: заскакивают в подворотню ещё двое, мокрее всех, до ниточки промокли прямо. Ей лет десять, а ему лет восемь. Совсем птенцы, смех! Мне-то уж, слава богу, одиннадцать исполнилось, давно уже двенадцатый.
Она совсем промокла, насквозь, а он нет, хотя тоже здо́рово. На нём куртка спортивная была, непромокаемая. И вдруг он снял эту куртку и на неё надел. Она стала сердиться и не брать куртку, а он обозлился и заставил её надеть.
Мне их вдруг жалко стало, я даже хотел свой свитер снять, но не снял: всё равно ведь мокрый, а под ним майка и больше ничего. И тогда я взял и надел на него свою кепку, всё-таки теплее.
– Ты чего?! – закричал он. – Отстань!
– Ладно, ладно, – говорю. – Не ори. Голову простудишь.
Она вдруг сказала мне «спасибо» и ему велела сказать. Он сказал и покраснел. И я вдруг почувствовал, что и сам краснею глупо как-то, прямо даже не знаю отчего, и тогда я засунул руки в карманы и засвистел, надувая щёки.
– Не правда ли, очень сильный дождь? – сказала она.
– О да! – ответил я. – За последний месяц не помню другого такого. Хотя, если подумать, были и посильнее.
– А я видел однажды такую молнию, – сказал он, – что вот отсюда и дотуда. Провалиться мне, если я вру.
– Я тоже врать не стану, – говорю. – Но я однажды шаровую молнию видел. Вот феномен, я вам скажу. Круглая, как шар, светится и всё разит на своём пути. Это я в Крыму видел, зря врать не буду.
– Вы были в Крыму? – спросила она.
– Ещё бы, – говорю. – Два раза.
– И с маской в море плавали?
– Вот смех, – говорю. – Да целый день! С утра до вечера! Ласты, маска и трубка.
– И не задыхались? – спросил он.
– Ну чего тут задыхаться, – говорю. – Чего уж тут задыхаться! Маску на лицо, трубку в рот, дышишь только ртом, носом нельзя, а то маска запотеет – и плывёшь.
– Плывёшь, – сказал он. – Да-а-а…