– Мне золотой зуб ни к чему. Никуда я не пойду.
Мама как замашет руками:
– Нет, пойдёшь!
– Нет, не пойду. Зачем мне такой зуб?
– Как?! Как зачем?! Да ты цены ему не знаешь. Ты ещё глупый и не понимаешь ничего. Ты меня ещё благодарить будешь. Мало ли что в жизни случится. Будешь постарше – поймёшь.
– Не хочу я его вставлять. Не буду, – сказал я.
– Будешь, будешь, будешь… – сказала мама. – Одевайся. Пошли.
И я пошёл. Раз, второй, третий… И мне вставили золотой зуб…
…Два урока я сидел тихо, потом к Генке подошёл.
– У тебя что есть? – спрашиваю.
– Ничего нет, – говорит Генка.
– Эх ты… – сказал я.
– Есть, есть, – сказал Генка. – У меня ёж живой есть.
– Эх ты! – говорю. – А у меня зуб золотой!
– Не ври.
– Не вру.
– Врёшь!
– И не вру. На, смотри.
И раскрыл рот.
– У него зуб золотой! – заорал Генка.
Все сбежались. Весь класс. Я раскрыл рот, я улыбался, я крутил головой в разные стороны. Меня прямо задавили. И все хохочут. А я стою гордый, необыкновенный, один на всю школу. А они хохочут. По партам даже стали прыгать. Чуть доску не сорвали. Убегут. Прибегут.
– А ну, открой рот, – говорят. – Пошире, пошире, – и хохочут.
Генка хохотал так, что его в медпункт увели.
На следующей переменке стали из других классов приходить. На меня смотреть. И все просили раскрыть рот. Потом я из своего коридора ушёл. Пошёл этажом ниже. Рот раскрывать не просят, но шушукаются все.
На уроке все сидели плохо. На доску не смотрели. На меня смотрели.
– В чём дело? – сказал учитель. – Что это вы все на него смотрите?
– У него… ха-ха-ха, зуб… ха-ха-ха, золотой! Вот… ха-ха!
– Это правда, а? – спрашивает меня учитель.
– Ох, – сказал я. – Ну конечно, правда…
– Сделай пять стоечек на одной руке! – крикнула Надька Клякса.
– Он тебе зачем? – спрашивает учитель.
– Он мне ещё пригодится, – говорю.
– Это как же?
– Да вот так.
– Ну, например?
– Ну… например, – сказал я, – например… ну… вот…
– Что «вот»?
– Ничего.
– Ты с ним что сделаешь?
– Я с ним сделаю вот что, – сказал я.
– Что?
– Я его сначала… вырву…
– Та-ак…
– Потом возьму и… в общем, так…
– Что «так»?
– Так и есть так. И всё.
– Стоит вырывать, – сказал учитель. – Зачем тогда вставлять?
– Нет, нет! – обозлился я. – Я его… продам!
– Да ну?
– Обязательно.
– И купишь – что?!
– Хоть что! – крикнул я.
Я чуть не заревел. Я думал, он серьёзно. Прямо описать нельзя, что творилось в классе.
Я пришёл домой и сказал маме:
– Пошли.
– Куда?
– К врачу. Этот зуб вырывать.
– Ни за что, – твёрдо сказала мама. – Ты жизни не знаешь.
– Знаю, – сказал я.
– Ты мне ещё спасибо скажешь!
Я не стал с ней спорить, лёг на диван, задрал ноги и сказал:
– Помогать тебе не буду, учиться не буду… и есть тоже не буду. Всё.
И только тогда она повела меня к врачу.
– Бедный ты бедный, – сказала мама.
– Нет, я не бедный.
– Бедный, потому что глупый, – сказала мама.
– Нет, не глупый я.
Я знал, что я не глупый. Я не хвастаюсь. Я сам сделал в подарок школе модель экскаватора. А глупые люди экскаваторы не делают.
Отойди от моей лошади
Был, знаете ли, один такой случай.
В нашем городе, в Ленинграде.
Можно даже сказать… в моём районе.
В школе, где я учусь.
На третьем этаже.
Даже в моем классе, если уж вам так хочется знать.
Между прочим, со мной.
Хотя, по правде говоря, я здесь ни при чём, не виноват. Это, я думаю, с самого начала ясно.
Всё произошло на уроке рисования.
Мы всегда на этом уроке тюленя рисовали или белого медведя. Срисовывали с картинки. Мне это здо́рово надоело. Честно. Я так об этом и сказал нашей новой учительнице.
Просто прелесть что за учительница.
Сразу согласилась, что-нибудь другое нарисовать. Молодая, а понимает.
– Не тюленя! Не медведя! – закричали все.
– А что? – спросила она. – Что именно?
– А именно вот что! – крикнул я. – Про что мечтаем, то и нарисуем.
И она опять согласилась.
Я же вам говорю, что она совершенно исключительная учительница.
Сначала я нарисовал ракету и себя в ней. Но у неё куда-то хвост загнулся, и я решил вернуться на землю. В общем, слетал.
Потом я нарисовал себя с новой хоккейной клюшкой.
Потом килограмм винограду.
Потом ещё полкило.
Потом вспомнил про лето и нарисовал лошадь, себя и Тимку.