Правда крылась в том, что как бы Рив ненавидел приходить сюда, порой он не хотел уезжать. Ему нравилось причинять принцессе боль, и она была хорошим соперником. Умным, быстрым, жестоким. Она служила единственным выпускным каналом для его плохой стороны, и, как бегун, изголодавшийся по тренировкам, он также нуждался в упражнении.
К тому же, может, то же самое было с его рукой: абсцесс приносил удовольствие
Рив свернул налево, ступив на тропинку, которую хватало лишь ему одному, и достаточно скоро показалась хижина. В лунном свете ее бревна казались цвета розового вина.
Оказавшись у двери, он протянул вперед левую руку, и, обхватив деревянную ручку, вспомнил о Элене и о том, как она беспокоилась о его венах.
На короткое, предательское мгновение к нему вернулся звук ее голоса: «Я не понимаю, почему ты не заботишься о себе».
Дверь вырвалась из его хватки, распахнувшись так быстро, что с силой ударилась о стену.
Принцесса стояла в центре хибары, ее ярко-красная мантия, рубины вокруг шеи и кроваво-красные глаза – все было цвета ненависти. С длинными волосами, убранными наверх, бледной кожей, живыми скорпионами в качестве сережек, она была чистым ужасом, куклой Кабуки, собранной рукой злого мастера. И принцесса была злом, ее тьма накатывала на Рива волнами, исходя из центра ее груди, хотя сама она не двигалась, и на лице, напоминавшем луну, не было ни капли хмурости.
Но ее голос был гладким, как лезвие.
– Никакого пляжа в твоих мыслях этой ночью. Нет, никакого пляжа сегодняшней ночью.
Рив быстро спрятал образ Элены за картиной стандартных Багам – солнце, море и песок. Он увидел рекламу по ТВ много лет назад, «специальное место для отдыха», как объявил ведущий, повсюду бегали люди в купальных костюмах и рука об руку. С учетом четкости изображения, она стала идеальным защитником его ментальному уязвимому месту.
– Кто она?
– Кто «кто»? – сказал он, зайдя внутрь.
В хижине было тепло, спасибо принцессе и ее маленькой уловке с возбуждением молекул воздуха, вызванной ее злостью. Испускаемое ею тепло не было живым, как например пламя костра... больше напоминает жар, который приходит с жуткой диареей.
– Что за женщина у тебя на уме?
– Просто модель с ТВ экрана, моя дорогая сучка, – сказал он вкрадчиво, подражая ей. Не поворачиваясь к ней спиной, он тихо закрыл дверь. – Ревнуешь?
– Чтобы ревновать, я должна бояться. А это было бы абсурдно. – Принцесса улыбнулась. – Но, думаю, тебе следует сказать мне, кто она.
– Это все, чего ты хочешь? Поговорить? – Рив намеренно позволил шубе раскрыться и обхватил напряженный член и тяжелую мошонку рукой. – Обычно ты хочешь от меня большего, чем простая болтовня.
– Верно. Твое высшее и лучшее предназначение – то, что люди называют… дилдо, не так ли? Игрушка для удовлетворения женщины.
– Женщина – не совсем то слово, которым бы я описал тебя.
– Воистину. Возлюбленная прекрасно подойдет.
Она подняла свою омерзительную руку к шиньону, костлявые пальцы с тремя суставами скользнули по аккуратно прическе, ее запястье было тоньше венчика для взбивания яиц. Тело тоже ничем не отличалось: все симпаты имели комплекцию шахматистов, а не куотербеков, что исходило из их предпочтения битвы разума сражениям тел. В своих мантиях, они не были ни женщинами, ни мужчинами, дистиллированной версией обоих полов. Именно поэтому принцесса так хотела его. Она любила его тело, мускулы, его очевидную и брутальную мужественность, и обычно предпочитала лишение физической подвижности во время секса… что-то, чего ей стопроцентно точно не видать дома. Насколько он понимал это, симпатская версия полового акта представляла собой некую мысленную демонстрацию, за которой следовало пара трений и стон со стороны мужчины. К тому же, Рив был уверен, что причиндалы его дяди были не больше, чем у хомяка, а яйца с карандашную резинку.
Не то, чтобы он проверял… но, да ладно, парень не был образцом тестостерона.
Принцесса прошлась по хижине, будто демонстрировала свою грацию, но шествуя от окна к окну, она преследовала иную цель.
Черт бы все побрал, она всегда мелькает у окон.
– Я всегда прихожу один.
– Ты лжешь своей любимой.
– С чего мне вообще желать, чтобы кто-то увидел это?
– Потому что я прекрасна. – Она остановилась у ближайшей к двери рамы. – Он справа, у сосны.
Риву не нужно было наклоняться в бок и выглядывать в окно, чтобы понять, что она права. Конечно, она могла чувствовать Трэза; она просто не знала, чем именно он был и где конкретно находился.
И все же, он сказал:
– Там только деревья.
– Неправда.
– Боишься теней, Принцесса?
Когда она оглянулась через плечо, скорпион-альбинос на ее мочке также взглянул на него.
– Страх тут не причем. Дело в предательстве. Я не выношу предательства.
– Если, конечно, сама не практикуешь его.
– О, я тебе верна, любовь моя. Не считая брата нашего отца, ты знаешь. – Она повернулась и полностью расправила плечи. – Мой супруг – единственный, не считая тебя. И я прихожу сюда одна.
– Твои добродетели не имеют границ, но, как я сказал, прошу, возьми в свою кровать других. Сотню других мужчин.
– Никто из них не сравнится с тобой.
Рива тошнило каждый раз, когда она кормила его лживыми комплиментами, и принцесса знала об этом. Именно поэтому она продолжала говорить подобное дерьмо.
– Расскажи мне, – произнес Рив, меняя тему, – раз упомянула нашего дядю, как поживает ублюдок?
– По-прежнему верит, что ты мертв. Так что моя часть сделки соблюдена.
Рив запустил руку в карман шубы и достал двести пятьдесят тысяч долларов ограненными рубинами. Он бросил маленькую приятную посылку на пол, на край ее мантии, затем снял меха. За ними последовали пиджак и туфли. Потом – шелковые носки, брюки и рубашка. Боксеров не было. Зачем напрягаться?
Ривендж предстал перед принцессой в состоянии полной эрекции, расставив ноги, дыхание размеренно вырывалось из его огромной груди.
– И я полностью готов для выполнения условий сделки.
Ее рубиновый взгляд опустился вниз по его телу и остановился на его члене, губы приоткрылись, и раздвоенный язык скользнул по нижней губе. Скорпионы в мочках ее ушей изогнули когтистые конечности от предвкушения, будто реагировали на ее сексуальное возбуждение.
Она указала на бархатный мешок.
– Подними его и подай мне должным образом.
– Нет.
– Подними его.
– Ты любишь нагибаться передо мной. С чего мне отбирать у тебя хобби?
Принцесса спрятала руки в длинных рукавах мантии и подошла к нему в плавной манере симпатов, она буквально парила над полом. Когда она приблизилась, Рив твердо стоял на своем, потому что он скорее умрет и сгниет в земле, чем отступит хоть на шаг ради такой, как она.
Они смотрели друг на друга, и в глубокой, зловещей тишине, Рив чувствовал ужасающее сходство с ней. Они были похожи, и хотя он сам ненавидел это родство, было облегчение в том, чтобы стать самим собой.
– Подними…
– Нет.
Она раскрыла скрещенные руки и рука с шестью пальцами пронеслась через воздух к его лицу, удар вышел сильным и резким, как ее рубиновые глаза. Рив не позволил голове запрокинуться назад, раздался громкий, будто разбившаяся тарелка, шлепок от удара.
– Я хочу, чтобы твоя десятина была вручена мне подобающим образом. И я хочу знать, кто она. Я чувствовала твой интерес к ней и раньше… когда ты далеко от меня.
Рив держал рекламу пляжа приклеенной к лобной доле, и знал, что принцесса блефует.
– Я не нагибаюсь, ни перед тобой, ни перед кем бы то ни было, сучка. Так что, если хочешь получить мешок, сама коснешься пола. А что касается того, что, как думаешь, знаешь: ты ошибаешься. У меня нет никого.
Она снова ударила его, боль метнулась вниз по позвоночнику и запульсировала в головке члена.