Покорившиеся казаки были призваны панскими литаврами в раду. Королевские коммиссары, Адам Кисель и Станислав Потоцкий, осыпали их упреками за их измену и, что хуже самой измены, за попытки призвать под свои бунчуки против христиан татарскую орду; а казаки, по воле победителя, представили им письменное обязательство, в котором говорилось:
- что они (казаки) забыли Куруковскую коммиссию, писанную их кровью, забыли свою присягу, умертвили старшину свою, приняли к себе простой народ сверх семитысячного числа казаков, напали на коронное войско (об Орде, «ради великой гнусности дела и чтобы не было вредной памяти», говорит реляция, в обязательстве не упоминалось); но святым и справедливым судом Божиим, коронное войско разорвало казацкий табор, овладело арматою, хоругвями, бунчуками и всеми украшениями, заслуженными с давних времен от королей и Речи Посполитой, а большую часть положило трупом;
- что остаток Запорожского войска полевой гетман настиг в Боровице, и на том месте, где казаки умертвили свою старшину, окружил их шанцами и хотел взять приступом, но они выпросили себе у ясновельможного пана гетмана помилование, и выдали своих старшин, которые вовлекли их в такой упадок и во все злое, Павлюка, Томиленка и несколько других, а зачинщика бунта, Скидана, обязались все вместе найти и также выдать;
- что им не дозволено избрать старшего, а только полковников, старшинство же вверено пану Ильяшу, переяславскому полковнику, который постоянно находился при коронном войске, не участвуя в бунтах;
- что казаки обязываются идти на Запорожье, сжечь морские челны и выпроводить из Запорожья чернь, которая окажется лишнею против количества, назначенного для сторожи.
«Относительно реестровиков» (сказано в заключение унизительного обязательства) «отдается на милосердие и волю его королевской милости и Речи Посполитой, и обещаемся быть в таком комнуте, какой их милости паны коммиссары нам оставили, и в таком устройстве, какое укажет нам самое милосердие его королевской милости, нашего милостивого пана, и пребывать в полной верности, цноте и подданстве Речи Посполитой на все грядущие времена. В чем во всем, поднявши руку, присягаем, и на то все для вечной и бессмертной памяти о каре над нами за наши преступления, чтобы на будущие времена не было больше подобных бунтов, а равно и об оказанном нам помиловании, даем сие писание и кровавое наше обязательство под войсковою печатью и за подписью нашего войскового писаря».
Этим писарем и составителем обязательства был Богдан Хмельницкий, воспользовавшийся, через десять лет, бунтом Павлюка и Скидана, как программою для одоления польско-русских панов с помощью татар.
Глава X.
Скитальческий быт малорусских поселян. — Запугиванье бунтовщиков казнями. — Триумф, устроенный киевскими мещанами и митрополитом усмирителю казаков. — Попытка казаков призвать на помощь татар. — Трагическое в казако-панской усобице. — Отсутствие единодушия между казаками. — Блокада казацкого становища на «Устье Старца». — Казаки покоряются панам. — Зловещее положение победителя.
Между тем как на русской стороне Днепра была решена судьба павлюковцев, на татарской ничего о том не знали. В отсутствие Скидана, там властвовал полковник киевских казаков, Кизим. Торжество над местною шляхтою, безнаказанные разбои и насилия над казацкими ворогами, а ими были все зажиточные люди, даже попы и монахи, непробудное пьянство в кабаках, оглашаемых звоном кобз и пронзительным криком кобзарей, до того поглощали умственную энергию беспутной толпы, что она и не думала устроить правильное сообщение с русским берегом, а плывущий по Днепру лед отбивал у неё и последнюю к тому охоту.
Притом же в казацких купах, титуловавших себя Запорожским войском, кроме вражды к панам, не было ничего общего. Не только новобранцы казачества, но и выписчики, называвшие себя старинными казаками, — в самом начале Павлюковщины, в случае неудачи затеянного бунта, имели в виду или Дон, или белгородские пустыни Московского царства, где уже много панских и королевских подданных поселилось на вечной, как им казалось, «воле». Кроме того, они легко могли найти приют в новых панских осадах по реке Ворскло, за которою к востоку шли уже необитаемые степи.