Этим моментом воспользовался Феофан, и с сентября 1620 года начал посвящать ревностных к отеческой вере архимандритов и игуменов на опустевшие для православных владычества. Октября 6 посвящен им на перемышльское епископство Исаия Копинский; октября 9 — на киевскую митрополию Иов Борецкий, а на епископство туровское и пинское грек Аврамий; в начале декабря — на полоцкую архиепископию Мелетий Смотрицкий; наконец, в январе 1621 года — на епископство владимиское и берестовское Иосиф Курцевич, на епископство луцкое и острожское Исакий Борискович, а на епископство холмское и белзское Паисий Ипполитович.
Все эти кафедры были заняты панскими ставленниками, архиереями униатскими, во владении которых находились и приписные к владычествам церковные имущества.
Православные архиереи оставались всё теми же архимандритами и игуменами убогих монастырей, которых не захватили еще униаты. Но иезуиты были сильно встревожены появлением православной иерархии в виду созданной ими иерархии униатской. Не успел патриарх Феофан удалиться из пределов Польши, как они заставили короля подписать универсал об изловлении и предании суду самозванных архиереев, нарушителей общественного спокойствия. Великое дело восстановления киевской митрополии готово было рухнуть столь же внезапно, как внезапно совершено оно.
Но движение турецких сил к Днестру представлялось правительству, по преувеличенным слухам, повторением Ксерксова похода в Грецию, и в самом деле Осман II грозил стереть Польшу с лица земли. Опасность была велика. Король с большим трудом собрал тысяч тридцать защитников днестровской границы. Этого войска было недостаточно. Пришлось обратиться к казакам.
Казаки, как и татары, с начала и до конца своего существования, разделялись на несколько не только независимых одна от другой, но и враждебных орд. Соединить их и направить к одной цели мог только популярный и вместе грозный для соперников атаман-предводитель, каким был Сагайдачный. Он это знал. Знали это и королевские агенты, трудившиеся в Украине над вербовкою Запорожского войска.
Когда им было объявлено, что казаки не пойдут на турок, если мандаты против новых архиереев не будут отменены, король нашелся вынужденным сделать попятный шаг в церковной унии, которая была его гордостью, его любимою мечтою.
Так уцелела киевская митрополия, противозаконная в глазах правительства и не поддержанная ни одним польско-русским магнатом, хотя многие великие паны исповедовали еще православную веру. Только глава протестантов, князь Христофор Радивил, сын Христофора, прозванного Перуном, по фамильной политике своей, оказал покровительство новому киевскому митрополиту, Иову Борецкому, — и замечательно, что Иов Борецкий, в письмах к Радивилу, называет его заступничество таким подвигом, который «достоин памяти всех грядущих веков».
Но положение православной иерархии в Малороссии было крайне затруднительным. Даже те малорусские паны, которые строили еще монастыри, или давали их строить под обороной своих привилегий, даже те сеймовые ораторы, которые в церковных братствах носили звание старших братчиков и старост, отступились от иерархии, восставшей с очевидною помощью иноземной власти, под казацкою охраною. Иов Борецкий и его убогие товарищи-архиереи вопияли в Москву, что им прибегнуть не к кому: что у них нет ни царей, ни князей, ни боляр благочестивых; что все бывшие созидатели и благодетели святых церквей отступили от православной веры: одни превратились в «ляхов», другие в униатов, третьи в еретиков.
И все-таки еретики, то есть протестанты, представлялись новым иерархам единственным прибежищем в напастях и гонениях со стороны панств. Сам Иов Борецкий, молчаливо отвергаемый панами, остававшимися, по-видимому, в благочестии, старшего из двоих сыновей своих, Стефана, поместил при дворе князя Христофора II Радивила (1629), а младшего, Андрея, послал на службу к царю Михаилу Федоровичу (1630).
Польско-русские протестанты всё еще не теряли из виду презираемого ими православия. Политика велела им поддерживать и самих казаков, как людей, прикоснувшихся к интересам церкви. До самой смерти Иова Борецкого (1631) не переставали казацкие вожди обращаться к сыну Христофора Радивила-Перуна с просьбами о ходатайстве перед королем.