Джонни доехал до конца дороги и остановился, отметив, что Сефтон выбрал прекрасное место для своего дома, если бы ему позволили его достроить. Он рассказал Мирри эту историю, а она сказала, что жить здесь было бы одиноко, поскольку по соседству никого нет.
Джонни рассмеялся:
— Некоторые так ценят одиночество, что взбираются на самые высокие в мире вершины.
— Это не для меня. Я ненавижу одиночество.
— Почему?
— Я люблю людей.
Он опять засмеялся:
— Только тех, которые живут по раз и навсегда установленному порядку, в одинаковых домиках, с геранями на окнах?
Мирри внимательно посмотрела на него:
— У тети Грейс была герань. Она так гордилась ею. Мне приходилось протирать ее листья.
— И ты страстно любила ее?
— Нет! Я ее ненавидела!
— Милая, как хорошо! Потому что, если мне придется делить с ней свое жилище, то я приму однозначное решение, займу твердую позицию, а моя воля — закон. Не желаю делить свою квартиру с геранью!
Мирри ответила ему взрывом смеха:
— О Джонни, ты такой забавный!
Они не любовались пейзажем, выбранным мистером Сефтоном. Общинные земли были расположены на возвышенности, и отсюда открывался широкий обзор. Из Дипинга доносился звон колоколов, приятно нарушавший обступившую их тишину. Облако, которое позднее могло пролиться дождем, пока еще лежало темным клубком на горизонте, а все небо было испещрено красочными серо-голубыми пятнами. Воздух потеплел, и два передних стекла в машине были опущены.
Мирри и Джонни посмотрели друг на друга. На ней был не ее новый черный костюм, а серая твидовая юбка и белый шерстяной джемпер, поверх которого она накинула старый бесформенный жакет Джорджины, который Джонни выудил из гардероба под лестницей. Она была без шляпки, только обвязала шею черно-белым шарфом. Деревенская одежда не производит впечатления, зато она очень удобная и теплая. Впрочем, Мирри думала, что выглядит в ней очень мило. Джонни придерживался такого же мнения. Он поцеловал ее несколько раз, затем заговорил:
— Милочка, я привез тебя сюда не для этого.
— Вот как?
— Конечно нет. Мы находимся здесь по той причине, что я хочу поговорить с тобой, а в этом месте нам никто не помешает.
— О чем ты хочешь поговорить?
— О тебе... обо мне... о Сиде Тернере.
При упоминании имени Сида Мирри отшатнулась:
— Не хочу, Джонни. Не хочу.
— Извини, дорогая, но придется. Если бы ты не хотела, чтобы возник разговор о Сиде, тебе не следовало приглашать его на похороны.
— Джонни, я не приглашала... и не хотела. Он сам приехал.
— И ты просто увела его в маленькую столовую.
— Я не делала этого! Это он увел меня. Я не хотела разговаривать с ним.
— Тогда почему же ты разговаривала?
— Он заставил меня.
— Почему ты позволила ему?
— Я... я ничего не могла сделать.
Джонни взял ее за руки и повернул лицом к себе:
— А теперь тебе не удастся избежать разговора со мной! Именно поэтому мы находимся здесь. Никто сюда не придет и не помешает нам, можешь звать на помощь, пока не охрипнешь. Так что прекрати смотреть на меня, как испуганный котенок. Я буду разговаривать с тобой, и ты поговоришь со мной, но прежде чем мы к этому приступим, я хочу, чтобы ты четко поняла: никакой лжи.
Глаза у нее стали величиной с блюдце.
— Лжи?
— Да, дорогая. Вранья, обмана, ерунды, что там у тебя еще в запасе! Все это исключается, и исключается по очень простой причине: тебе не удастся надуть меня. Со мной это не пройдет. Как только ты начнешь придумывать, я тут же пойму, что ты говоришь неправду. Тебе не удастся вывернуться, так что не старайся! Я сам опытный лжец, и тебе ни за что не удастся водить меня за нос. Легче заставить вора ловит» вора. Вот как обстоят дела, дорогуша. Так что там с Сидом Тернером?