Я пил её. И выпил этой воды, наверное, цистерну. Захлёбываясь и откашливаясь, я несказанно удивлялся лишь тому, что ещё жив, что ещё что-то предпринимаю и как-то действую, несмотря ни на что. Чтобы выздороветь и утереть тем самым нос смерти, подобравшейся ко мне на этот раз немыслимо близко.
Только на следующий день мое состояние улучшилось. Но я всё ещё был слаб и далёк от полного выздоровления. Опасность по-прежнему витала надо мной. Организм балансировал на грани возможностей, так как потерял слишком много сил в борьбе с токсином.
Правда, пятна, которые все это время украшали мое тело, уже потеряли былую четко выраженную окраску, но всё ещё досаждали нестерпным и противным зудом.
Glava XXXX.
На второй день моего странного заболевания, когда мезозойское жгучее солнце только-только перевалило за полдень, я почувствовал, что могу держаться на ногах, передвигаться и даже выполнять несложную работу. А это значило, что смерть незримо присутствовавшая все это время подле, отступила, предоставив мне возможность, беспорадной жертве, наконец, вздохнуть с облегчением и пожить какое-то время ещё, надеясь на счастливый исход.
В последующие дни и вообще на протяжении всего того периода времени пока я находился в этом не очень гостеприимном мире, я старался есть только то, что мной уже было опробовано в предыдущие дни.
Кроме всего прочего, благодаря перенесённым страданиям, я невзлюбил крылатых тварей с их подозрительной сизо-черной окраской и скрипучим криком, коварно и стремительно нападающих на тебя, когда ты меньше всего этого ожидаешь.
Я стал ненавидеть их так люто, что объявил им войну. Я объявил войну крылатым созданиям. И старался уничтожить бестий везде лишь только подворачивался для того удобный случай.
И все же оказалось, что "летающая смерть" или "летучки", как я их окрестил за их безусловное умение, как летать, так и отравлять, в буквальном смысле этого слова, людям жизнь, оказалось, что объявленные мной своими личными врагами твари не самые ядовитые животные мезозойского мира, относящиеся к классу птеродактилей.
Частенько, налопавшись до отвала местных деликатесов в виде дикорастущих овощей и фруктов, наблюдал я за жизнью фауны, весьма бурно я бы сказал протекающей за своевременно и осмотрительно сооруженной мной оградой.
Я наблюдал за происходящим вне пределов моих владений часами.
И, естественно, я видел как над серебристо-зеркальной поверхностью небольшого озерца, расположенного в глубине лесной чащи, невесомо порхают небольшие птеродактильки карминно-красного, несущего в себе оптимизм и жизнеутверждающее начало, цвета.
Эти ящерки, издали так похожие на больших тропических бабочек, за каковых, собственно, поначалу я их и принимал, казались мне безобидными и миролюбивыми созданиями. Пока однажды я не увидел как легко и свободно расправляются они со своими обидчиками.
Однажды, это было ранним утром, в тот час, когда горячее солнце ещё не так накалено и между высоченных стволов тысячелетних гинкго и араукарий бродят тугими, непослушными волнами обрывки ночного тумана, я обратил внимание на некую разожравшуюся до непомерных величин тварь, весьма и весьма смахивающую на здоровенную лягушку с атавистическим отростком хвоста позади мощных перепончатых лап.
Это создание, до некоторого времени тщательно скрывавшееся в засаде из нагромождённых в кучу полузасохших веток папоротника, внезапно выпрыгнуло из укрытия, распластавшись в тягучем утреннем воздухе в ошеломляющем своей стремительностью прыжке и схватило зубатой пастью пролетавшую в этот миг над ней красную летучку.
Конечно, до того как тварь сиганула я и подумать не мог, что она подкарауливает летучек. Она просто сидела тихонечко и почти неподвижно в своей засаде. И я в те минуты чётко видел её украшенную тёмным гребнем влажно поблескивающую спину.
Но вот прыгун бросил вперёд и вверх тело толчком мощных задних лап, взвился как снаряд, выпущенный катапультой. И не успел я глазом моргнуть, как красный властелин воздушных потоков оказался в смертоносной пасти. Уже через секунду в смертельном кличе адепты жестокого мира упали на камни, крытые зелёным ползучим лишайником, и покатились по камням, яростно шипя и извиваясь.
Казалось, всё предопределено. Извечный закон дикой природы, сообразуясь с которым, сильнейший поедает слабого восторжествовал. Но не тут-то было. Внезапно и к моему немалому удивлению красный дракончик весьма быстро и без особых затруднений выскользнул из чудовищной пасти, неторопливо взлетел в воздух и, на прощанье, взмахнув крыльями, исчез среди колоноподобных стволов гигантского хвоща.
Прыгун остался лежать. Причем он был абсолютно неподвижен и, скорее всего, был или чем-то парализован или, более того, убит.
В течение дня я то и дело подходил к ограде, хмурясь и вглядываясь в тот уголок леса, где на лишайниковом ложе возлежал полутораметровый прыгун. Но я так и не заметил в нём каких-либо признаков жизни. Он издох. И убила его с помощью яда, выделяемого кожей, красная летучка. Птеродактиль.
Таким вот нехитрым образом могли убивать эти летающие твари. И я, взирая на всё это безобразие из самого средоточия своей крепости, крепенько запоминал увиденное и делал соответствующие выводы на будущее. И никогда больше не собирался покушаться на мясо летучек.
С тех самых пор я стал с уважением относиться ко всем птерозаврам и больше не считал их местной разновидностью летучих мышей. И уж тем более не сравнивал с бабочками. А, если поблизости пролетала тварь подобного пошиба, застать меня врасплох ей никогда не удавалось.
Вы, конечно, спросите, и вопрос ваш будет правомерным, применял ли я, охотясь на представителей местной фауны оружие, имеющееся у меня - мой револьвер - или добывал пищу первобытным способом с помощью камня и палки, как неотесанный и невежественный дикарь?