— При желании такие действия можно квалифицировать как грубейшее нарушение элементарных правил, — сказал Заварухин. — Но если учесть обстоятельства…
— Какие?
— Ну, хотя бы необходимость перевезти семьи в марте. При нехватке жилья это было бы невозможно сделать и в апреле.
— Так. Дальше.
— Даже в построенных домах придется расселять на первых порах по две-три семьи в каждой квартире. А если бы дома штукатурили…
— Так. Что же еще нужно учесть?
— Ну, если хотите, — начиная раздражаться, продолжал Заварухин, — даже характеры людей, которые будут здесь жить. Их настрой… Их привычки…
— Так. Ясно!
Это Ступин прошептал — голоса не было. Он отвернул шарф, оттащил ворот сорочки и несколько секунд постоял так, будто освобождая дорогу иссякнувшему голосу.
— Ну, Валерий Николаевич, извините, но вы меня просто поражаете.
Осторожно откашлялся, вытянув шею, и продолжал:
— Выходит, людей, которые и так вечно живут в неудобстве, кочуют с места на место, можно заталкивать в дома, отгороженные от тайги лишь тонкой стенкой.
— Стенки засыпаны, — вставил Михаил, но Ступин даже не глянул в его сторону.
— Эти люди, видите ли, привыкли жить неустроенно, у них оптимистический характер. Так я вас понял? — взглянул он на Заварухина. — Они не стонут, не жалуются, и, значит, можно…
Голос снова исчез. Ступин махнул рукой и замолчал. Заварухин шел за ним, абсолютно уверенный, что если бы дома были оштукатурены, но было бы их вдвое меньше — это не устроило бы Ступина. Да и не только его. Это было бы провалом. Так в чем же дело?
Ступин распахнул дверь и перешагнул порог нового домика. Ислам топил печку, Максим Петрович подгонял раму, стружки спиральками вились из-под его рубанка.
— Здравствуйте, товарищи!
Ступин за руку поздоровался сначала с плотником, потом с печником, огляделся, приложил руку к стене, покачал головой.
— Как же это так все-таки, а? Без штукатурки.
Сказал совсем другим, спокойным тоном, обращаясь к Максиму Петровичу.
— Да ничего, товарищ начальник, дозимуем как-нибудь, — ответил тот.
— Печка новый, дрова многа… — Ислам еще что-то хотел сказать, но не решался.
Ступин обратился к нему сам:
— А вас можно поздравить с пополнением семейства. — И протянул печнику руку.
— Родил? — воскликнул Ислам. — Когда?!
— Вчера, — живо и, как показалось Заварухину, радостно откликнулся Ступин. — Забыл сообщить сразу.
— Парень или девка? — расхрабрился Ислам.
— Вот этого, к сожалению, не знаю, — развел руками Ступин. — А кого вам надо?
— Можна парень, можна девка…
— А вот как вы убережете ребенка в таком доме? — Ступин выразительно кивнул на стенки.
— Э-э-э! Середка класть будем, печка топить будем.
— И все-таки рассчитывать на оптимизм этих людей, на их терпимость — безобразие! — сказал Ступин, когда они вышли из домика на мороз.
После некоторого молчания Заварухин проговорил негромко:
— Не знаю… Возможно, я на месте Рослякова поступил бы так же.
— «Возможно»! — выразительно поднял вверх палец Ступин.
— Да, возможно, — так же тихо, но с нажимом продолжал Заварухин. — Я не уверен, что решился бы и что вообще пришла бы мне в голову эта спасительная мысль.
Главный инженер говорил и мысленно подсчитывал — вот уже трижды удивил его Росляков. Первый раз при отправлении из Айкашета, когда Заварухин прочитал записку, оставленную Петром для Клавдии. «Что еще за новая мода?!!» Мысль выражена не очень солидно, но решительно. Наперекор всем. И Клавдия в Шурде, вместе со всеми.
Затем история с ледовой дорогой. Вспомнив рассказ Гурьянова, Заварухин представил, как Петр отмеривает длинными ногами расстояние от берега до тупика Шурдинского леспромхоза. Не дойдя до места, возвращается и говорит: «Делов-то! Тут и три километра не будет. Ледовую дорогу дней на десять уложить можно».
В те дни и была послана на мост комиссия, которая обнаружила серьезные нарушения в производстве работ и авторитетно заявила, что на мост рассчитывать нельзя.
Гурьянов построил ледовую дорогу за неделю. Работали круглосуточно, повозились с выемкой у берега — мешали топляки, намытые за многие годы и въевшиеся в землю.
И вот дорога работает.
А теперь здесь, с этими нештукатуренными домиками… Опять Росляков.
Осознано им все это? Продумано? Или совершено по какому-то наитию, душевному порыву? Все равно. Еще неизвестно, что лучше. Голову-то и равнодушный человек, если надо, заставит работать, а вот…