Олежка кинулся с тропинки, упал, зарылся лицом в снег. Прахов постоял, посмотрел на темное трепещущее пятнышко, стряхнул с руки жену и ушел в дом.
Олежка протоптал к школе отдельную дорожку — она пролегла далеко в стороне от дома Праховых.
Недавно поздним морозным вечером с бутылкой в кармане механик неверными шагами пробирался к Чураковым. У самого свертка кто-то встал перед ним.
Прахов хотел обойти человека, но не вышло.
— Давай-ка повернем обратно, Александр Егорыч, — сказал Петр Росляков.
Механик откинул руку, но Петр перехватил ее, чуть завел назад.
— Ах ты… Ах ты… щенок, — задохнулся Прахов. — Ты кто такой есть, чтоб указывать мне? Откуда взялся?
— Из Шурды приехал, — спокойно ответил Петр.
— Вот-вот, именно! — кричал механик. — Никакой ты не начальник теперь, ссыльный ты. Пусти!
— Не пущу.
— Пусти, говорю, не то хуже будет!
— Идите домой и выспитесь. А потом поговорим.
— Да я и говорить с тобой не намерен. Кто ты есть?
— Это не имеет значения. Хватит изводить Чураковых и весь поселок держать на взводе.
Петр решительно повернул Прахова за плечи и стал подталкивать его в спину. Тот ругался, заваливался в снег, но Петр поднимал его и снова направлял вдоль тропы. Наконец привел в дом, стащил с него валенки, раздел и уложил на диван. Елена, прикрывшись одеялом, растерянно и горько наблюдала за всем этим.
— Здравствуй, Петя, — тихо проговорила она. — Приехал?
— Здравствуй. Приехал.
А механик все пытался подняться и все спрашивал:
— Да кто ты такой есть? Кто ты такой есть, Петька?
Глава тридцать первая
Петр, вернувшись с курорта, не приступил к обязанностям заместителя, а взял предложенный Ступиным отпуск и целый месяц сидел в «Доме офицеров», готовился к экзаменам. Потом Ступин вызвал его и посоветовал поехать в Шурду — очень нужен сейчас свой человек в Шурде!
Петр поехал. На это у него были причины. Во время отпуска, проведенного в поселке, по разным намекам он понял, что ему прочат в невесты Галину из мехколонны. А Мария Карповна однажды завела конкретный разговор.
— Беда бедой, Петя, — сказала она, имея в виду смерть Кольки, — а жизнь все равно идет.
И стала расхваливать Галину, стращать, что «уведут», что с приездом леспромхозовцев в тайге добавилось хороших женихов. Один вон постоянно подкарауливает у столовой, ждет ее.
Петру нравилась Галина. Девушка хорошая. И командир такой, что шоферы со страху забывают, где тормоза, и жмут на свисток. Она и над Петром не прочь покомандовать. Бывало, зайдет за ней Петр, чтоб вместе пойти на танцы в клуб, а она оглядит его с ног до головы и посылает домой сменить клетчатый галстук на однотонный. Как будто универмаг у него в «Доме офицеров»!
Но это не главное. Тут бы Петр и сам не растерялся — характер у него имеется.
Есть другая причина. Не забывается та девушка с Пролетарской, 16. Ни разу больше не видел ее Петр, а помнит. И все кажется ему: плохо ей, трудно… Такая она маленькая, беззащитная. И помощи ждать не от кого. Повидать бы… Узнать, как она там… Поэтому легко согласился он сидеть экспедитором в Шурде.
При первом удобном случае пошел на знакомую улицу. Ворота заперты накрепко, нигде никакой щелочки, чтоб заглянуть. Посвистел тихонько, и с той стороны набросилась на глухую стену собака, скребла когтями доски, остервенело, хрипло лаяла.
Из соседних ворот вышел старик, засунул под мышку полосатый мешочек и пошагал в сторону базара.
Петр догнал «свидетеля». Тот узнал его не сразу. Пришлось напоминать про бабушку Мотю, про поминки.
— А-а-а, — обрадовался дед Савелий и сообщил доверительно: — Баню та хапуга раскатала, новых бревен привезла, другую строить задумала.
— Вы не знаете, где сейчас Фаинка?
— Кто это?
— Дочь Глазырина… Фая.
— А-а-а?.. Вон кто! А не знаю, давно не видать.
Петр достал из кармана бумажник.
— Я у тебя, дедушка, все семечки подороже куплю, вместе с мешком. А ты разузнай, где Фаинка. Если дома — тихонько вызови ее ко мне.
Дед растерянно мял в руках полосатый мешочек.
— Дык не знаю уж… Собака у них теперь другая, злющая, как ведьма. Я лучше у моего сына разузнаю тебе.
И убежал со своим мешочком. Минут через пять вернулся.
— Нету ее. С лета она от их ушла.