— К сеструхе, Таня, съездить не успеем, — покачал он головой и вынул из кармана конверт. — Вот, пиши ей письмо. Так, мол, и так. Встречай наш поезд такого-то числа, и так и далее…
Мы высчитали день нашего приезда, и я написала Наташе коротенькую записку.
Дядя Федя решил подремонтировать ремень. Достал инструмент и наставку к ремню. Я вышла в коридор, чтоб не мешать ему.
У окошка о чем-то шептались Тамара и уборщица. Увидев меня, они зашли в купе и повернули защелку.
До отправления поезда оставалось совсем немного времени.
— Может, успею здесь надеть его на динамку, — торопясь с починенным ремнем к выходу, бросил мне дядя Федя.
В другом конце вагона появилась Антонина Семеновна. Я быстро вошла в купе и плотно прикрыла за собой дверь. Вот шаги ближе, ближе… Кажется, еще кто-то идет с ней.
А вдруг она сейчас постучит? От этой мысли кровь прихлынула к лицу. Как поступить? Ведь она обидела меня. А что если я возьму и так же захлопну дверь перед ее носом?
Мама всегда говорила — оскорблять человека нельзя, но и обиду легко прощать не следует.
В дверь ко мне постучали. Я будто приросла к столику. Как быть? Ведь она старше меня… А мама говорила…
Снова стук, требовательный, сильный.
Я открыла дверь и оказалась лицом к лицу с незнакомым, очень красивым человеком в форме. Сбоку на ремне у него висел наган.
— Это, что, новенькая? — с любопытством оглядел он меня.
За спиной его послышалось хриплое покашливание.
— Федорова помощница, ученица, — проговорила Антонина Семеновна. — В его маршрут вписана.
Он весело улыбнулся, прищурил темные глаза, высоко приподнял одну бровь и поводил ею.
— Хороша у. Федора помощница!
Антонина Семеновна хрипло рассмеялась. Мужчина откозырял, шутливо поклонился и, шагнув вперед, постучал в дверь проводников.
Там было тихо. Он повернул ручку, дверь не открывалась.
— Нет никого?
— Ушли, видно, — кашлянув, откликнулась Антонина Семеновна.
Я очень удивилась. Я точно знала, что Тамара в купе. И уборщица тоже. Они никуда не выходили. Я хотела посоветовать мужчине постучать посильнее, но не решилась.
Он пошел дальше, и начальница наша — за ним. Она была явно расстроена. Нагрубила, а теперь, наверно, раскаивается и стыдится меня.
Замок в купе проводников щелкнул, выглянула Тамара. Заметив меня, зло поморщилась:
— Чего тут торчишь все время?
Я на миг оцепенела от этой новой обиды. Потом, не сказав ни слова, зашла к себе, захлопнула дверь и села на скамейку. Еще караулила вместо нее вагон!
Состав потянули к перрону. Я даже в окно не глядела. Началась посадка, а я и посмотреть не вышла. Слышала, как по коридору, переговариваясь, шли пассажиры, били в стенки чемоданами. Пробки, кажется, не было. Вагон наш идет из Москвы плацкартным, у каждого свое место.
В дверь ко мне постучали. Я вздрогнула. Не очень-то мне нужны ее извинения, раз она такая…
Дверь раскрылась, и я увидела Витьку. Обрадовалась, что это не Тамара, схватила его за рукав, потянула в купе — там ведь пассажиры идут, а он им мешает.
Витька улыбнулся и открыл ящик.
— Дядя Федя стамеску просит.
Я заглянула через его плечо, подсказала:
— Вон та, в уголочке. Еще носик у нее расплющенный, как у уточки.
Витька взял стамеску, шагнул к двери.
— Витя, — остановила я его. — А у вас есть такая пластинка — «Пароход», Утесов поет?
— Нули, — развел руками Витька. — Была, треснула!
7.
В обратный путь я была посмелее — нет-нет да и выскочу на остановке, пройдусь вдоль состава, потолкусь среди людей.
На одной из станций почти все женщины держали в руках стеклянную посуду — графины, рюмочки, стаканы, масленки, розетки. Женщины выныривали из-под вагонов, сначала оглядывались по сторонам, а потом вытаскивали из-за пазухи или из кошелки что-нибудь стеклянное.
Одна из них тронула меня за рукав.
— Меняем на чулки, — торопливо сказала она и, осторожно оттянув борт жакетки, показала небольшой графинчик — пузатенький, с заостренной пробочкой. Я заволновалась — он в точности такой, какой был у нас дома под уксусом, а потом разбился, и мама очень жалела о нем. Привезти бы его сейчас домой, показать Борьке! Но… чулки… Их же не снимешь, неудобно, да и холодно. Ведь октябрь уже.
— Может, рейтузы есть? — настаивала женщина.
Я смутилась, отрицательно покачала головой и отошла к своему вагону.
— Меняем? — ухватила меня за рукав другая и позвякала посудой.
Я энергично затрясла головой и поспешила к подножке. Возле нее Тамара из корзинки выкладывала в большую кастрюлю рюмки и считала: