«Пакость!»
Заварухин вышел на кухню, закурил там.
Если бы это была любовь — большая, настоящая, о какой грезилось в юности и какая так и не встретилась! Тогда все было бы иначе, и сейчас он не презирал бы себя.
Да и Клавдия скорее всего выдумала свое чувство к нему от тоски. Если бы хоть она-то любила беззаветно… Так ведь нет… Встречи их были чисто случайными, она их не искала, не подстраивала. Наоборот — избегала их. А вот сегодня выкинула номер.
«Ну что ж… Тем лучше. Вот и надо поговорить прямо и откровенно. Возможно, она сама пришла к такой мысли, поэтому позвала и ждет, чтобы сказать: «Пора покончить с этим». Ну что ж… Так будет честнее… Она все поймет. Она же умница…»
Вспомнилось вдруг, как Колечкин весь вечер волочился за Клавдией, заглядывал ей в глаза, что-то говорил на ухо…
«Пошляк!»
Заварухин решительно надел полушубок, но тут же повесил его обратно.
«Не хитри, Валерий».
В двери кто-то забарабанил.
«А это зря, Клава…»
Не испытывая ничего, кроме огорчения, Заварухин вышел в холодный тамбур и открыл дверь.
— Вы чего это, бабы, запёрлись, а?
На крылечке мотался в одной рубахе электрик, живущий в соседнем доме. Узнав главного инженера, пожаловался:
— Я ведь товарищ начальник, только на минуточку выскочил, а они запёрлись.
Заварухин провел его по узкой тропе к дому, указал на распахнутые двери. Возвращаясь, посмотрел на барак Клавдии. Ни одного огонька. Все спят. А она? Нет, конечно.
«И все-таки что же у нас с тобой, княжна Тараканова?..»
Глава тридцать пятая
В январе и феврале на таежную стройку прибыло много новых людей. Поселковые собаки добродушно поглядывали на пришельцев, подходили, обнюхивали ноги, а если приезжие не возражали, поднимались и клали на плечи мягкие лапы. Мужчины смеялись: что за собаки у вас? Женщины побаивались — еще цапнут!
— Не цапнут, — успокаивали горемовцы. — Они у нас незлые.
— Зачем держите, если не караулят?
— От кого караулить? Мы без замков живем. А собаки больше охотничьи.
— Соболь есть?
— Есть, да гоняться за ним некогда.
— А медведи?
— Тоже имеются. Позавчера вон леспромхозовский охотник шатуна повстречал.
— Ну и что?
— А ничего. Убежал.
— Кто?
— Охотник.
Приезжие интересовались:
— Как здесь живете?
— А ничего, хорошо живем. Вода в колодцах чистая стала, хлеб свой заимели.
Хохряков с утра до вечера сидел в отделе кадров, беседовал с черноглазыми молдаванками, прибывшими по комсомольским путевкам, подолгу разбирался в путаных биографиях всякого рода тунеядцев и пьяниц — города так и ждут случая выплюнуть все, что им не надо дома.
— Ничего, принимайте, принимайте, — отмахивался от его сомнений Ступин. — Сколько-нибудь да поработают. Люди нам нужны позарез.
На столе у Хохрякова да и у самого Ступина уже появились объяснительные записки таких горе-строителей.
«Я, Никифоров К. П., три дня находился в нетрезвом состоянии. Так как я сделал прогулы, прошу дать мне строгий выговор, в случае повторения пьянки на рабочем месте прошу уволить меня по статье 47, пункт «г».
— Все знают! — мотал головой Ступин.
Были и такие — покончив с подъемными, начинали бунтовать: что за жизнь? В баню — очередь, в столовку — очередь, кино приходит редко, газетки идут с опозданием.
— Да ты не читаешь их, газетки-то, — скажет кто-нибудь.
— Это не твое дело, а газетки должны приходить в срок.
Расценки им малы, нормы выработки велики…
В общем, искали предлог, чтоб расторгнуть договор, уехать, завербоваться на другую стройку и начать все сызнова.
Хохряков думал, кого куда послать. Особенно беспокоили девчата. На Малайке — солдаты. Ребята вроде неплохие, но кто их знает? Чтоб не обидели. А может, и семьи хорошие заведутся. Но есть среди молдаванок две-три… Сомневается в них Хохряков. Их бы лучше здесь, на глазах, оставить.
Ступин торопил:
— Давайте всех девчат на Малайку — в сучкорубы, в штукатуры. Остальных людей — на Ершик, на постоянный поселок. Давайте, давайте!
И девчата уехали на Малайку. Дней через десять оттуда вернулась осунувшаяся Полина Мездрина. Пришла в контору, попросилась на прежнюю работу. Хохряков не стал расспрашивать, написал на бумажке распоряжение бригадиру и несколько даже виновато подал листок Полине.