«Ну да уж теперь вернулась, — надеялся Петр. И мечтал: — В кино сходим. Интересно, какая картина идет в нашем клубе?»
Утром Заварухин немного проводил его. Прощаясь, вспомнил:
— А в поселке у нас воробьи появились.
— Ну, все, — улыбнулся Петр. — Теперь можно прочно заносить наш Кедровый на карту!
Глава сороковая
На участке недалеко от Шурды меняли старый железнодорожный путь. Много лет пролежал он на этой насыпи. Бывало, от тяжести поездов, от лютых морозов не выдерживал рельс, от сырости портилась шпала, дождями и весенними водами размывало балласт. Но приходили люди, заменяли рельс, клали новую шпалу, подсыпали щебенки, и опять мчались по старому пути тяжелые составы…
Но теперь он доживал последние часы.
Сначала прошел по нему путеукладчик с огромным краном, с платформами, загруженными новыми звеньями пути. Затем проследовал путеразборщик с порожними платформами, и уже в конце внушительной колонны двигался электробалластер. Сейчас он пойдет обратно: ему начинать.
Петр пристально вглядывался в лежащие на изъезженной насыпи рельсы и шпалы…
Старый путь будто задышал, зашевелился, отряхиваясь. И под натиском мощного механизма стал медленно вылезать из утрамбованной годами земли…
Равнодушный балластер шел дальше. А на вырванный путь уже надвигалась новая сила — путеразборщик. Прошел он по старым рельсам, и нет уже после него никакой железной дороги. Будто и не бывало.
Теперь по пустой насыпи шел трактор с рыхлителем, выравнивал балласт, готовил его под укладку нового пути. А за трактором…
Петр вскочил на ноги. Из кармана вылетел портсигар. Присев на корточки, Петр, не глядя, шлепал вокруг себя ладонями, боясь оторвать взгляд от тоненькой девушки, идущей за трактором. Она шла и лопатой убирала распорки, сбрасывала под откос все ненужное…
Они бродили по майским улицам Шурды до позднего вечера. Петр шел так, чтоб все время чувствовать ее плечо или руку. Спрашивал для того, чтобы слышать ее голос. Проголодались, поели в пельменной. Фаинка вышла оттуда чуть раньше, и Петр не сразу увидел ее на плохо освещенной улице. Заметался из стороны в сторону, добежал до проулка, повернул обратно…
— Петя! — окликнула его удивленная девушка. Она стояла, прислонившись к телеграфному столбу, совсем недалеко от крыльца пельменной.
— Ну, знаешь!
Не сумев скрыть волнения, Петр крепко схватил ее за руку, словно боялся снова потерять.
— Скажи, какая у тебя фамилия?
— Фирсова.
— Ну вот! А я думал — Глазырина.
— Это папина фамилия — Глазырин, а моя — Фирсова.
Петр за руку повел ее по тротуару. Неожиданно рассмеялся.
— Чего? — не поняла девушка.
— Я все время искал тебя! С того лета. Уже думал, что ты уехала из Шурды.
— С папой мы виделись, а больше никто-никто не знал, где я.
— Фаина Фирсова, — засунув ее руку в свой карман, проговорил Петр. — «Национал» — Ф. Ф.
Рассказал, что недавно нанялся к ним на стройку забавный мужик. Нашел свою фамилию в ведомости на зарплату и заявил кассиру: «Это не мой национал. Мой национал И. С., а тута написано С. И.».
Фаина тоже рассмеялась.
Они долго стояли возле крыльца путейского общежития на окраине Шурды, уже договорились, где встретятся завтра. Но не двигались с места. Вот погас свет в комнате, где жила Фаинка.
— Девчонки спать легли, — сказала она.
— Засони, — откликнулся Петр.
— Им завтра вставать рано.
— А тебе?
— И мне тоже.
— Почему же ты не спишь?
— Не хочу.
На окраине города было темно и пустынно. Петр вдруг заволновался, представив, как Фаинка одна идет в этой мгле.
Вспомнились слухи об уголовниках, недели две назад бежавших из шурдинской тюрьмы.
— Поедем со мной в тайгу!
Девушка подняла лицо, отыскивая в темноте глаза Петра.
— Совсем! — будто ответил на ее вопрос Петр. — Я люблю тебя.
Стояли тихо, прислушиваясь к себе, друг к другу. Никому не говорил такого Петр, ни от кого не слышала такого и Фаинка.
— Мне папу жалко, — наконец шепнула она.
— Глазырина М. К. увезем с собой, — немедленно решил Петр и облегченно расправил плечи. Все вдруг стало ясным, определенным, конкретным.
— Петя! Ты это просто так говоришь? Шутишь?
— Не имею привычки говорить просто так, — уже с озорством ответил Петр. — Единственно, что меня беспокоит, — в тайге тебя заедят комары.