Петр обрадовался, когда Фая предложила ему помочь с чертежами. Целый день рылся в своих перепутанных бумагах, выгребал их из стола, из тумбочки, рассказывал, что и как нужно делать.
— Сумеешь? — с надеждой спрашивал он.
— Сумею. Только подписываю я неважно.
— Ерунда. Я сам подпишу. — И заглядывал ей в глаза. — Это правда, что ты в Кедровом?
В день отъезда Петра на трассу Фаинка, возвращаясь с ним из столовой, попала в лужу и промочила ноги.
Дома Петр снял с нее мокрые чулки и на четвереньках полез под кровать искать свои тапки. Мишка молча, наблюдал за ним, потом грустно обратился к сладко посапывающему на кровати щенку:
— Б-байкал, у тебя отбивают хлеб.
Щенка от своей сибирской лайки подарил Петру Ислам Шарипов. В редкие приезды домой Петр пытался учить Байкала, но тот лишь прыгал вокруг хозяина да носился по комнате.
— Мог бы и заняться с ним немного, — выговаривал Петр Михаилу. — А то вырастет дураком, как с ним охотиться?
— Я вслух читаю ему лекции п-по механике.
— Он мне даже тапки не ищет, — ворчал Петр, разуваясь.
— Вот это мы еще не п-проходили.
А тут Петька сам с радостью полез под кровать искать свои шлепанцы для Фаинки.
— …Когда теперь приедет Петя? — вздохнула девушка, покусывая кончик карандаша.
— Днем он рубит трассу, а ночью долбит осиновый корабль, — разъяснил Михаил. — Уже покрасил клюквой нижнюю рубаху. После хорошего ливня прибудет к своей Оксоль п-под алыми парусами.
— Не Оксоль, а Ассоль, — поправила Фаинка.
— Правильно, — зевнул Михаил. — Спутал. Оксоль — это олифа. Надо вот клуб красить и больницу, а олифы нет.
На кровати чихнул сонный щенок.
— Пожалуйста! — развел руками Михаил. — Байкал подтвердил все точно: оксоли нет, а Петька уже выкрасил клюквой рубаху.
Глава сорок вторая
Но Петр не приехал в Кедровый ни в этот месяц, ни в следующий. Не отпускала работа. До весенних разливов не успели проложить слань по болоту, которое преодолели с таким трудом. На зыбкой топи так и лежала тропа из веток, тонких деревьев и бревен. К краю болота с грехом пополам добирались из Малайки машины, урча сбрасывали груз и, боясь съехать на раскисшую землю, долго пятились, а потом чудом разворачивались и уходили. Все, что скидывали машины — продукты, палатки, горючее, — строители перетаскивали по тропе на свою сторону.
Как-то грузовик кроме продуктов и горючего вытряс из кузова человек двенадцать — пополнение, которое ждали в Медвежьем. Все это были незнакомые люди, прибывшие на стройку по вербовке. Но Петр сразу увидел среди них вернувшегося из Кедрового Ислама Шарипова.
Новички перебирались через болото долго, неумело. Некоторые оступались, вставали на четвереньки поперек тропы, загораживали проход, осторожно поднимались и боком-боком двигались дальше.
Ислам помогал им всем, и Петр еле дождался его.
— Ну что там, в Кедровом? — спросил нетерпеливо. — Как там Фаинка?
— Фаинка-то караша-а…
— А что плохо?
— Тот баба вертолет прилетел.
— Какая еще баба?
— Куркуль тот, знаешь?
— С Пролетарской, 16, что ли? — догадался Петр.
— Он, он, — закивал головой Ислам.
— Зачем ее в тайгу занесло? — озабоченно спросил Петр.
— Мужик свой искал.
— Глазырина? — еще больше удивился Петр. — А он где?
Ислам рассмеялся, собрав щеки в крутые складки:
— А мужик тайга спасался, пешком бежал, пекарня сидел…
Однажды вечером в окно «Дома офицеров» кто-то осторожно постучал. Фаинка отдернула занавеску, радостно вскрикнула и бросилась на улицу. Байкал насторожил острые уши и на всякий случай взлаял разок.
«П-петька», — решил Михаил.
Фаинка ввела усталого немолодого человека.
— На место, — крикнула собаке, но та вдруг стала высоко подпрыгивать, визжать — в общем, всячески выражать свой восторг. Только когда сам гость цыкнул на Байкала, он уполз, обиженный, под кровать.
— Садись, папа, — суетилась Фаинка. — У нас чай еще не остыл, сейчас мы покормим тебя. Какой ты молодец, что приехал!
«На чем приехал!» — размышлял Михаил.
Глазырин уже не раз внимательно ощупал взглядом его остроносое лицо, худые плечи, длинные руки. Наконец не очень приветливо обратился к дочери:
— Чего ж не знакомишь меня… с дружком своим?
— Ой, правда что! — всполошилась Фаинка. — Миша, — указала на Козлова, а потом на отца, — мой папа, Михаил Клементьевич. Вы тезки!