Глазырин явно опешил.
— Это не я, — догадавшись, в чем дело, сказал Михаил.
— То есть как… не ты? — глуповато спросил Глазырин.
— Ой, папа, ты все перепутал, — заговорила смущенная Фаинка. — Это не Петя. Это Миша.
— А где Петя?
— А он в тайге, далеко. Уже два месяца не был дома.
Глазырин осмотрел комнату, особенное внимание обратил на две железные узкие койки. Взглянул сначала на громко тикающий будильник, затем на Михаила.
— А ты вроде засиделся, тезка.
Михаил начал собирать со стола бумаги и книги.
— Папа! — порозовев, воскликнула Фаинка. — Ну что ты в самом деле… Он же здесь живет! А я — в общежитии.
Неожиданно отвернулась, уперлась лбом в свежепобеленную стенку комнаты и заплакала.
— Фая, ну что ты… — растерялся от ее слез Михаил. — Все правильно, сегодня я уйду в общежитие.
Он сунул книги в этажерку, захватил пиджак, кепку и бодро попрощался с порога:
— П-приятных снов!
До полночи разбирался Глазырин в «сложной» ситуации. А когда узнал, что Петр и Фаинка до сих пор не расписались, совсем разволновался. Сел в кровати, закурил.
— Это как же так, а? Со мной не познакомился, обманом увел тебя в тайгу…
— Ну почему же обманом, папа!
— …наобещал всякого, опозорил и смылся в темный лес!
Фаинка встала, завернулась в одеяло, зажгла свет и прямо посмотрела на отца.
— Как тебе не стыдно, папа!
Погасила лампу, легла и притихла в постели.
Глазырин долго молчал. Он знал по опыту, что больше ничего не добьется от дочери. Теперь она рассердилась и не будет отвечать на вопросы. А узнать ему хотелось о многом.
— Ну ладно, — примирительно заговорил он. — Когда свадьба-то?
Ответа не ждал, но Фаинка ответила:
— Хотели в августе — не получилось. Скорее всего в ноябрьские…
— Ну и как он? Ничего себе парень?
— Ой, папа!
Фаинка повернулась к отцу и стала рассказывать о Петре. Глазырин слушал, не перебивая, не задавал никаких вопросов, только думал про себя: выросла дочка. И невольно ворошил все в памяти.
Фаинка не была ему родной дочерью. Он женился на ее матери в Тобольске, когда девочке было четыре года. Ровно через восемь месяцев жена скончалась от какого-то недуга. Глазырин вспоминал сейчас, как помогали ему соседи растить девочку, хвалили, что не бросает чужого ребенка, не сдает в детский дом. Потом переехал в Шурду. Устроился на работу, получил комнату. Фаинка училась. Вечерами топили с ней печь, сидели у огня, разговаривали. Хорошо было…
Но вот взяла его в шоры одна шурдинская вдова, привела в дом, показала свое богатство.
Кончилась хорошая дружба, отошла дочка от отца, не делилась ничем. Не приняла порядки нового дома, не приняла новую мать, хотя та и пыталась приручить ее. Если и жила с ними, так только из-за бабушки Моти. А как умерла бабушка — ушла Фаинка из ненавистного дома навсегда. Невесело думать об этом.
Не любит Глазырин вспоминать и еще об одном: как потерял он свою квалификацию, принял от жены справку о его нездоровье, добытую нечистым путем.
— Пенсия маленькая, зато все сутки твои. Дом под присмотром. А в хорошее время будешь уходить на промысел: по клюкву, по орехи, на рыбалку… Я тебе говорю, проку больше будет… — поучала тогда жена…
— Ну согласись, папа, согласись!
Глазырин потер лоб, отогнал неприятные мысли, не сразу понял, о чем Фаинка просит его.
— Уверяю — работу тебе сразу дадут, койку в общежитии выделят.
Вон о чем она просит…
— Ты ведь электрик, папа. А электрики очень нужны. Или, может, хочешь к Пете, на трассу? Правда, там в палатках живут и комаров очень много.
— Их и здесь хватает, — отозвался Глазырин.
— Вот именно! И здесь их хватает, — обрадовалась Фаинка. — Так что у Пети тебе будет неплохо.
Она вдруг вскочила с кровати и опустилась на колени возле изголовья отца.
— Папа!
Умолкла, словно набирая дыхание, и Глазырин напрягся под одеялом.
— Если ты не уйдешь из того дома… забудь, что у тебя есть дочь.
Медленно поднялась с колен и хотела лечь, но из-под кровати вылез Байкал и просительно завилял хвостом. Фаинка открыла дверь, и собака стремглав вылетела на улицу.
Это несколько сбило девушку, она подумала, что отец, пожалуй, не принял всерьез ее заявление.
— То, что я тебе сейчас сказала, — чистая правда, — твердо повторила она.
— А я и знаю, что правда, — вздохнул Глазырин и предложил: — Поспим, дочка. Я ведь пешком двое суток до вас добирался…