Глава сорок седьмая
Свадьба Петра и Фаинки состоялась только в начале декабря — раньше не сумели. Зато столько событий подарками подкатило к этой свадьбе! На Ершик из Шурды через болота пришел мотовоз. Первые звенья пути, собранные на базе-времянке, улеглись по насыпи в сторону Кедрового… В постоянном поселке заложили каменный вокзал, а в «приемной» у Ступина на всю контору звенел единственный пока телефон. Шура вздрагивала от этих звонков.
— Приедешь? — кричал в трубку Петр.
— Приеду.
— Вот молодец! Звяньгина прихвати, обязательно!
— Так он же в Болгарии, с делегацией какой-то…
— Жаль! Ну сам приезжай непременно.
— Ладно, — обещал Гурьянов.
За неделю до свадьбы в Кедровом неожиданно появился Глазырин. По-хозяйски вытащил из мешка домашний свиной окорок, бережно расставил на полке банки с соленьями, бутылки с «зельем» собственного производства. Дочь не спрашивала, совсем он или ненадолго, и он не говорил о своих планах.
А дня через четыре Петр таинственно сообщил Фаинке:
— Глазырин М. К. с Пролетарской, 16, устроился на таежную электростанцию, получил место в общежитии.
Фаинка ойкнула и припала к груди Петра. Возвращение отца было самым драгоценным подарком к ее счастливому дню.
Свадьбу играли в столовой. Клавдия расставила на подоконниках букеты с кедровыми ветками, над местом, куда усадили молодых, опустила с потолка надутый оранжевый шар, изображающий солнце. Солнышко улыбалось во весь рот, веселые «жмурики» разбегались от голубых, как незабудки, глаз.
— Пусть будет у вас жизнь светлая, счастливая! — поднимая граненые стаканчики, желали гости.
— Пусть родится у вас сначала дочка, а потом сыночек. Дочка поможет маме с братишком водиться.
— Желаем тебе, Петенька… Петр Николаевич, успехов в учебе, продвижения по службе…
— Горько, горько!
— Уж и правда горько! Горько-о-о!
Гурьянов приехать не смог, передал Петру поздравительную телефонограмму. Зато за столом сидел смущенный, ошарашенный весельем и шумом охотник Иларион. Петр неожиданно встретил его утром в магазине. Тот покупал в полосатые домотканые мешочки макароны, лапшу, крупу, соль. Петр обрадовался, расспросил о стариках, пригласил Илариона на свадьбу.
— Нет уж, девка, ехать надо.
— Ты на чем?
— На лошаде́.
— Слушай, завтра утром уедешь. Оставайся!
Иларион остался.
И вот сидел сейчас в шумном застолье, только после четвертой стопки осмелел и заговорил со своей тихой соседкой.
— А у вас тут, парень, хорошо.
— Очень хорошо у нас.
— Может, еще выпьем? — предложил Иларион.
— Разве что немножечко… А вы кто будете?
— А тут я, девка, неиздалека, — махнул рукой Иларион и единым духом опорожнил пятую…
Не было на празднике и Кости Плетнева — лечение затянулось. Но он все-таки прислал с Марией Карповной открытку, поздравил Петра с законным браком. От поздравлений невесты воздержался.
Леспромхозовец Георгий Лихой на свадьбу пришел, сидел за столом рядом с Михаилом Козловым.
Вдоль столов, выискивая «старожилов», ходил Хохряков и читал какое-то письмо.
— Вспомни, был у вас в поезде такой Заквасов? — пытал он Максима Петровича.
Плотник сдвигал аккуратно причесанные брови, силился вспомнить.
— Заквасов? — не один раз переспрашивал он.
— Заквасов Иван Селиверстович, — повторял кадровик.
— Вроде был… А может, и нет.
Мария Карповна увидела, как муж направился с письмом к мирно беседующим Александру Прахову и Василию Чуракову. Она выскочила из-за стола, схватила Хохрякова за рукав.
— Да сядь ты, суматоха, — зашептала ему в ухо. — Кого они сейчас вспомнят? Потом разберешься со своим Заквасовым.
Ей не хотелось, чтобы он мешал дружной беседе. Помирились наконец-то люди, и слава богу.
Леха-механик привел на свадьбу черноглазую девушку, приехавшую на стройку с Бирюсы, ухаживал за ней, подкладывал на тарелку всякую закуску… Захватил большую горсть кедровых орехов и осторожно высыпал перед девушкой на стол. Вот склонился и что-то сказал ей на ухо.
«Господи! — смеялась про себя Клавдия. — Только позову — и вся любовь!»
Сегодня она кухней не занималась. Напропалую кокетничала с Глазыриным, Бердадышем и другими мужчинами. Даже хмуроватого Федора Мартынюка не оставила в покое, выволокла на танец и, заглядывая в глаза, говорила хмельно, чуть насмешливо: