Петр бы только посмеялся над этими бреднями, если бы не смущало ее поведение в последнее время. Клавдия стала нелюдимой, осунулась, притихла. И Петр пошел к Ступину. Тот без разговора дал ему пару дней, не спрашивая, для чего они нужны. После того маленького «застолья» во время приезда Кузеванова Ступин очень изменился к Петру: сам предложил перебраться из Медвежьего в Кедровый, поручил руководить укладкой пути, освободив от мелких хозяйственных забот.
Вот уже и знакомый маленький причал, тропка, карабкающаяся на высокий косогор. В поселочке тихо. Старики, потоптавшись в огородах, наверно, легли отдохнуть. Полуферья, однако, не спала — чистила в хлеву у коровы. Вокруг нее толпились ребятишки.
Она встретила Петра хмуро, даже когда он вывалил на стол груду разноцветных конфет, не смягчилась. Он выставил банки со сгущенным молоком одну за другой. Женщина молчала.
— А где Иларион?
Кивнула на полати.
Иларион спал, уткнувшись носом в замызганную подушку. С полатей несло самогоном.
Белая курица Анисья рылась возле ног хозяйки, кошка Машка сидела у чурбана, на котором когда-то крутился Глазырин. И та и другая уставились на Петра. На скамейке замерла Клавдия.
Только для бабушки Пелагеи ничего не изменилось, повернувшись к собеседнице, она продолжала громкий разговор:
— А жена-то у его есть?
Видимо, Клавдия сжала ее руку, подала сигнал, потому что бабка быстро оглянулась, увидела во дворе человека, вгляделась в него, заплакала:
— Да неужели это Петя!
Встала, опираясь на клюшку, и припала к нему, приговаривая:
— На вон-те, на вон-те… Приехал, навестил… Теперь и помирать можно.
Петр усадил ее, вытащил из сумки ситец, коробки с вермишелью… Бабушка Пелагея развернула отрез, ахала над каждым цветочком, над каждой загогулинкой. И расспрашивала:
— А как там Фаинка-то голубушка и отец-то ее родный, Михаил Клементьевич?
Клавдия ошеломленно наблюдала за всем. Петр наконец поздоровался с ней.
— Здравствуйте, Петр Николаич, — ответила без обычной усмешки — просто не могла еще, видно, прийти в себя от неожиданности его появления.
— Можешь не величать, — сказал Петр, и отвернулся. Увидел наполовину вскопанный огородик, неуделанные грядки.
— Помогла бы лучше, у людей уже все посажено, — проговорил хмуро и взял лопату, стоявшую у дверей сарайчика.
— Я помогла, — тихонько отозвалась Клавдия. — Это мы после обеда посидели немного…
Петр многозначительно посмотрел ей в глаза.
— Почему Иларион пьяный на полатях валяется?
Та сразу поняла, к чему он ведет.
— Не из-за меня, — ответила быстро.
И рассказала историю, о которой ей со слезами поведала Полуферья.
Иларион изменился с тех пор, как вернулся со свадьбы Петра. Однажды, напившись, выскочил ночью на улицу, побежал по еле приметным заснеженным тропам в середину хутора, кричал, потрясая кулаками:
— Заели жизнь мою, никого, окромя зверья да вас, не вижу! Галактифон в леспромхоз нанялся, избу там рубит. А я в лесу погибать должен…
А на другой день, отрезвев, ходил из дома в дом, валился в ноги, просил прощения. Старики не могли понять, в чем он кается перед ними — глуховаты все, да и спали ночью, не слышали ничего.
А через неделю умер столетний Пуд Иваныч. Иларион выдолбил в мерзлой земле неглубокую могилу, поставил староверский крест и опять запил — считал, что он накликал смерть на Пуда Иваныча. Не стал помогать Полуферье по хозяйству, реже уходил на промысел, не выполнил охотничий план… Мать вся извелась с ребятишками…
…Вниз по течению лодка неслась еще быстрее, Клавдия не успевала разглядеть цветущие берега. Да она почти и не смотрела на них, не обращала внимания на уток, убегающих от мотора, на ондатр, переплывающих речку, на щучьи всплески в тихих омутах. На все это она нагляделась, когда ехала с Глазыриным.
А сейчас смотрела на Петра, сначала тайком, коротко, а потом поняла: он ничего не замечает. Сидит за мотором и неотрывно смотрит куда-то мимо нее, вперед. Ей кажется, порой он забывает, что не один в лодке. И она все чаще и откровеннее задерживала на Петре взгляд и сама надолго задумывалась…
…Нанялся к ним на стройку парень по фамилии Сбанц. Активный такой, грамотный. Сразу нашел общий язык с молодежью, самодеятельность организовал, концерты ставил. Но однажды проснулись общежитские девчата, хватились: у одной кофты нет, у второй — плаща, у третьей — часов ручных. Парни проснулись и тоже недосчитались: кто костюма, кто пальто, кто шапки…