Не знали, на кого подумать, и милиции нет. Решили посоветоваться со Сбанцем. Хвать — и он пропал. На вешалке болталась старая телогрейка, на табуретке лежал поношенный костюм, а что поновее — исчезло.
Петр Росляков как раз из Медвежьего прибыл, узнал обо всем и быстро сообразил: кроме как в сторону Шурды бежать Сбанцу некуда. Взял с собой двух парней и кинулся догонять сначала на МАЗе, а когда пошла дорога — на дрезине.
Клавдия была в тот вечер в клубе. Смотрела фильм «Подвиг разведчика». Только кончилась картина, зажегся свет — услышала голос Петра:
— Не расходитесь, товарищи!
Петр вывел на сцену несуразного круглого человека.
— Знаете такого?
Молодежь закричала:
— Сбанц это! Только толстый больно!
Петр подергал за рукав ворсистого коричневого пальто.
— Чье?
— Мое…
— Бери.
К сцене пошел парень, и Петр сдернул пальто со Сбанца, кинул его в протянутые руки. И опять спросил:
— Чей?
— Мой…
Петр содрал со Сбанца пиджак, заставил снять брюки. В зале поднялся хохот, но Петр даже не улыбнулся.
— Бери! Чья?
— Моя! — пискнула какая-то девчонка.
Петр стащил с вора красную вязаную кофту.
— Бери. Чье?
— Мое…
— Чей?
— Мой…
Сбанц «худел» у всех на глазах.
— Стриптиз! — захохотал какой-то густо обросший бакенбардами парень. Длинные волосы лежали у него на плечах.
— Побрейся, — посоветовал ему Петр. — И подстригись.
Вытолкнул полураздетого Сбанца в фойе и вернулся на сцену. Сказал тихо, но внушительно:
— У нас в поезде такое не водится. Чтоб больше ничего подобного не было.
И ушел.
Клавдия возвращалась из кино вместе с Мартынюками. Федор долго молчал, размышляя, а потом сказал:
— Рисковый парень!
— Ага, — поддакнула Настюра. — Такого генерала украсть!
— Да не про картину я, — отмахнулся Федор.
— Про Сбанца? Надо же навздевать на себя столько! Кочан капустный.
Федор даже остановился.
— Об этой швали я и рассуждать не хочу. Я про Петра Рослякова говорю — молодец парень, с корнем дерет!
…Клавдия, задумавшись, неотрывно смотрела на Петра, он чуть нахмурился, передвинулся на корме от ее непонятного взгляда, но теперь она ничего не замечала. Вспомнила утреннее прощание на берегу…
Иларион виновато топтался у причала, на поляне кучкой сбились старики, тут же бегали ребятишки охотника. С косогора, все телом привалившись к старой сосне, напряженно наблюдала за отъездом Полуферья.
Петр затащил в лодку канистру с бензином и молча внимательно посмотрел на Илариона. Тот отвел глаза.
— Пить, парень, не стану, — снова пообещал он. — Не сомневайся…
— Ну а как насчет…
— Нет, — понурил голову охотник. — Поздно им, девка, в люди. Пусть маются по-старому. Я их не брошу.
…Взгляд Клавдии стал менее рассеянным, вот совсем сосредоточился, тепло охватил загорелое лицо, светлые строгие глаза, скользнул по темным усикам, по твердо сжатым губам. Остановился на руках, уверенно лежащих на рокочущем моторе.
«Красивый какой стал… Совсем взрослый мужчина. Сколько уж ему теперь?.. Лехе ровесник…»
Петр неожиданно заглушил мотор.
— Перегреется, — бросил коротко и, не коснувшись Клавдии, как молодой ловкий зверь, выпрыгнул на берег. — Вылезай, отдохни.
— Да ладно, посижу я, — откликнулась Клавдия и вдруг заговорила горячо:
— Вижу испереживался ты, Петя. Зачем уж так-то? Всех не обогреешь. Сердца не хватит. Тайга здесь глухая, бескрайняя, может, и еще где сглупа затаились старики. Что с ними сделаешь? Их ведь вывозили, уговаривали. Сами они добра себе не хотят. — И, помолчав, добавила: — Да в конце концов поселковый Совет у нас заимелся. Он пусть и заботится.
— Вот это идея! — воскликнул Петр. — Спасибо, Клавочка!
Кинулся к черемухе, наломал белых пахучих веток, охапкой бросил их на колени Клавдии и вскочил в лодку, крепко опершись на упругое плечо женщины. Мотор загудел, затрещал на всю тайгу.
Клавдия пересела на нос лодки. Теперь ветер бил в лицо, от волны летели прохладные брызги. Навстречу неслась узкая зеленоватая лента реки, по берегам мелькали рыжие стволы деревьев, откатывалась назад белая пена черемухи. Была такая невероятная скорость, что Клавдии на миг показалось: она одна умчалась далеко вперед, а Петр отстал и уже не догонит.
Клавдия повернулась и крикнула ему: