Ну и хорошо, что не померла, думал сейчас Хохряков. Очень интересная старушка! Еще давно слышал он от Галии, что дома бабка всей семье приказывает разговаривать только по-татарски. Имеет уважение к своему языку. Плохого тут ничего нет. Правда, Ислам, наверно, из-за этого никак не научится хорошо говорить по-русски.
Думая об Исламе, Хохряков вспомнил про именные часы, которые тот должен был заработать от начальника главка.
Но дело, кажется, повернется иначе: к ордену представляется печник Шарипов.
Не он один. Многие. И Петр Росляков в том числе.
Хохряков посмотрел на карту «Боевой и трудовой путь». Взял карандаш, подошел к ней и осторожно повел от конца зеленой линии тонкую пунктирную нить, круто завернув ее с севера к востоку.
Вот… Пока легонько, пунктиром… А когда приедут в те места, где будут строить подъездные пути к большому комбинату — вот уж тогда густо наложит Хохряков на этот пунктир зеленую краску.
На улице потемнело, одно за другим угасали окна в поселке, только в отделе кадров горел свет — многое хотелось записать Хохрякову и в свой заветный блокнот. Да решил уж подождать, когда прибудет пассажирский поезд.
Петр увидит огонек и обязательно зайдет рассказать, как съездил, все ли «в ажуре» получилось.
Петр второй день был в Шурде — «закруглял» дела с разными организациями. Управившись с этим, побывал в семье Гурьянова, передал привет от него.
Оставалось купить Фаинке валенки — дело шло к зиме. Пока поезд переберется на новое место, этот товар станет самым ходовым. Лучше приобрести заранее.
В одном из магазинов нашел подходящие по размеру, но обувка эта была такой грубой, твердой, что продавщица сама посоветовала Петру сходить на рынок. Там всегда можно купить легонькие самодельные катанки.
Так и вышло. Петр, довольный, уже уходил с рынка, как вдруг увидел на приступке лабаза одиноко сидящего старика.
— Дедушка Савелий!
Тот встрепенулся, вглядываясь в молодое лицо.
— Не узнаешь меня?
— Никак не признаю, сынок.
Петр напомнил ему о бабушке Моте, о всей той тяжелой истории, в которой дед Савелий был свидетелем.
— А-а-а, — всполошился старик и похлопал Петра по колену. — А у ей уж другой мужик, такой же хапуга, как сама, два сапога пара.
— А семечки у тебя где? — улыбнулся Петр, взглянув на руки старика, упрятанные в суконные рукавицы.
Дед Савелий весь съежился, собрался в «кучку».
— Сын у меня прошлогодь в одночасье помер. Каки уж семечки…
Петр сел рядышком на приступок.
— А живешь где? У снохи?
— Какое! — махнул старик рукавицей. — Через месяц выгнала из родного дому.
Петр вскочил, но дед с неожиданной ловкостью ухватил его за ногу.
— Не ходи, сынок, не бейся за меня. Я и сам не хочу с ей жить. Ты не думай, — продолжал он, — не все такие на нашей улице. Пригрела меня суседка напротив. У ей у самой двое стариков. Ничего, говорит, может, не столкнетесь ложками в одной миске.
— Пенсия есть у тебя?
— А как же! За сына дали. На приварок вполне хватает. Хотели в старческий дом определить, да неохота мне уезжать с нашей улицы.
Петр порылся в кармане, вытащил оставшиеся деньги, набралось двадцать шесть рублей.
— Возьми, дедушка, пригодятся.
— Да что ты, сынок, не надо, — быстро выговорил старик, а сам уже снял рукавицу, протянул желтую ладошку. — Ну, спасибо тебе, приду домой, отдам тетке Лине, скажу, стряпай-ка нам, хозяйка, мясные пельмени да ставь пол-литру!
Петр уже хотел попрощаться, но дед Савелий, видно из великой благодарности, вспомнил еще кое-что из тех времен.
— Девчоночка-то в ихнем доме жила, знаешь? Забыл, как звать… Глазастенькая такая… Так она вместе со своим неродным отцом Глазыриным уехала куда-то далеким-далеко, и обоих их там зарезало поездом.
В груди у Петра до боли сжалось сердце, будто на миг поверило этому жуткому бреду.
— Кто сказал тебе такое? — пришел он в себя.
— Так она же… хапуга ета суседям сообчала.
Петр снова сел, закурил папиросу, глубоко заглатывая дым.
— Та девчоночка глазастенькая — моя жена, — наконец сказал он. — Ее неродной отец Глазырин — с нами, в тайге… Жив-здоров. Женился на Шуре… Так что жива та девчоночка. Понял меня?
Дед ошарашенно глядел на него.
Петр стащил с плеч рюкзак, расстегнул его и вытащил вдвое согнутые мягкие катанки.
— Вот смотри! Это я сейчас купил ей на вашем рынке!
И почти крикнул, заглядывая в глаза старика:
— Ты понял меня? Жива та девчоночка!
Дед понял.