— Таня, опнись! — кричит дядя Федя. — Перерыв на обед.
14.
У меня с собой ни обеда, ни денег. Я ведь не знала, зачем иду. Опять дядя Федя берет на иждивение.
— Корми ее хорошенько, Федор, — похлопывает меня по плечу пожилой человек. — Она заслужила покушать, я так полагаю. От, собака! — схватывается он за поясницу. — Не даст ведь доработать-то! Опять уж стрельнул…
Я узнала потом, что это — Семаков, монтер с другого московского поезда.
Мы едим с дядей Федей сало с хлебом.
— Надо картошки? — предлагает Митя и передает картофелину в мундире. Мне очень хочется угостить его салом, но я и сама-то ем не свое.
— Бери, Митрий, сало, — говорит дядя Федя и добавляет: — Ищи себе другого напарника. Нельзя ей по стольку таскать…
— Нет, мы будем с Митей, — заявляю я, чуть не поперхнувшись картошкой.
Обед проходит весело. В конце концов мы друг у друга все перепробовали. Дядя Гриша Мостухин сидит чуть в стороне, осторожно очищает вареное яичко от скорлупы. Очистил, порылся в кошелке.
— Вот соль, дядя Гриша, — догадываюсь я и придвигаю ему спичечную коробку, но он машет руками, отворачивается и ест яичко без соли.
— Ну? — говорю я. — Поели и за работу.
— Да сиди ты! — шикает дядя Федя. — Еще и двадцати минут не прошло.
— А сколько будем? — неймется мне.
— Да уж часик-то на отдых положен, — слышится дяди Гришина скороговорочка.
— Часик не часик, а минут сорок посидим, — откликается дядя Федя.
— Тогда я схожу к Клаве, — говорю ему и бегу по междупутью в сторону станции.
У одного из составов вижу группу людей, слышу громкие голоса, смех. Подхожу ближе. Тамара, не замечая меня, хохочет, откинув голову. Клавы нет. Протискиваюсь вперед, заглядываю, что там такое смешное.
На рельсах, под колесами вагона, полулежит пожилая женщина в телогрейке, в клетчатом старом платке. Перед ней на корточках сидит Витька и с серьезным видом что-то разъясняет. Женщина таращит на него бессмысленные глаза. Кажется, она пьяна. По щекам у нее темные разводы от слез.
— Вот я вам и говорю, гражданочка, зря вы сюда улеглись, — говорит Витька. — Паровозика-то у этого состава — нули? Тю-тю! А вон там, через два пути, — он чуть поворачивает голову женщины влево и показывает пальцем на паровоз, попыхивающий белым паром, — вон там, как сами можете убедиться, имеется уже паровозик. Скоро он ту-ту! — и пойдет. Туда вам надо, гражданочка.
Женщина что-то бормочет, и смех смолкает.
— Нет… хочу под этот… Я под этот хочу! — невнятно выговаривает она, размазывая по лицу слезы.
Расталкиваю людей, выскакиваю вперед. Витька поднимает голову.
— Как вам не стыдно? — еле слышно говорю я, и лицо Витьки слегка бледнеет, потом вспыхивает.
Наступает тишина, только всхлипывает и бормочет женщина. Я пытаюсь помочь ей подняться, но она валится обратно.
— Надо ее к будке стрелочников отвести, — слышу неуверенный голос. — Там за ней приглядят.
Мы почти тащим женщину через пути. Она упирается.
— Эх, Катерина, Катерина, — горестно качает головой стрелочница. — Хочешь горе свое вином залить?
— А что у нее случилось? — спрашиваю я.
— На второго, последнего, сына похоронную вчера получила.
— Я не знал, я не знал! — растерянно, виновато шепчет над моим ухом Витька. — Я думал, пьяница…
Потом мы снова работали; таскали носилки, метлами собирали мусор, сгребали шлак и сбрасывали все это на отвал.
— Паровозники пакостят, а мы убирай, — ворчал дядя Гриша Мостухин. — Валят шлак из топки где ни попадя.
— Это верно, — согласился дядя Федя. — Вот их бы еще в газетке продрать.
— Я скажу Борису, он продерет, — пообещала я, уминая на носилках бумажный мусор.
— Ну, может, хватит, братцы, а? — обежал всех глазами дядя Гриша и, сняв шапку, крепко протер платком свою большую лысину.
— Отсырела? — миролюбиво спросил Митя.
— Ох, устал, устал!
— Это с непривычки, Мостухин! — раздались шуточки.
В парке уже чисто, хорошо. Закончен субботник.
…И вот я отдыхаю. В обед придет Борька и покормит меня. Он еще не знает, что я не могу шевелиться, хорошо, что хоть не звонит.
Звонок! Я рванулась на кровати, вскрикнула от боли и снова легла. Ой, как все болит! Вчера сгоряча я ничего не чувствовала, а сегодня… Как на ходулях ковыляю к телефону, еле-еле снимаю трубку.
— Встала? — спрашивает Борька.
— Встала.
— А зачем? Ты отдыхай. Я ходил туда, Таня. Здорово вы поработали!