Вот уже и конец состава. На соседнем пути женщины, встав на лесенки, моют вагоны. Первые три уже сияют чистыми стенами, выглядят весело, празднично. Смотрю на свои вагоны — мутные, с подтеками.
— А наш состав вы тоже вымоете?
— А это уж как время позволит, — не отрываясь от работы, отвечает одна. — Вагонов-то уйма.
«Неужели мы так и поедем в Москву с грязными вагонами? — думаю огорченно. — Наташа придет встречать, неудобно…»
Я уже принимаю решение помочь женщинам, как вдруг вижу, — по междупутью идут дядя Федя и Митя. У одного вагона они останавливаются и лезут под него. Нет, теперь уж мне некогда заниматься мытьем, надо готовиться к поездке.
Бегу к ним, кричу: «Здравствуйте»!
— Ты уже здесь? — удивляется дядя Федя.
Митя здоровается со мной и стучит молотком по нашей динамо-машине.
— Какой-то контакт замудрил, — говорит ему дядя Федя. — Анна сказывает, что днем сняла ремень и ехала вхолостую.
Они с трудом открыли крышку динамо-машины и заглянули внутрь. Я тоже заглянула через их плечи.
— Ну-ка, подожди, Таня, не застилай свет-то, — сказал дядя Федя.
Я отодвинулась, но ровно настолько, чтоб пропустить немного света.
— Э-э, дядя Федя, — сказал Митя. — Все ясно! Видишь, болтик сносился. Смотри!
Я просунула между ними голову, стараясь рассмотреть этот болтик.
— Да что это ты, Таня, — с досадой проговорил дядя Федя и отвел меня рукой. — Ничего из-за тебя не видать… и так и далее.
Я обиженно вылезла из-под вагона и села на подножку. Они еще долго там копались, прилаживая какую-то проволочку «через коллектор прямо на щетки».
— Один раз съездите, а потом снимем машину и сделаем как следует, — сказал Митя, вылезая на междупутье.
— Ну, Митрий, золотые у тебя руки и глаз точный, — уважительно проговорил дядя Федя. — Учиться тебе на инженера надо.
Митя улыбнулся смущенно и спросил, обращаясь ко мне:
— Ну, как? Руки-ноги не болят после субботника?
— Нет, — тихонько ответила я и отвернулась, потому что обиделась на дядю Федю. Если я его ученица, почему он не хочет учить меня?
— Ну, я пойду, — сказал Митя, но все еще топтался на месте. — До свиданья, счастливо вам съездить, — добавил он неуверенно.
— Спасибо, — откликнулась я и, подумав, протянула ему руку, потому что Митя совсем ни при чем.
Митя ушел, а дядя Федя, захватив инструменты, полез на подножку. Я за ним.
— Рано ты сегодня, — как ни в чем не бывало сказал дядя Федя, открывая наше купе. Там уже лежали его вещи — чемоданчик и авоська. — Пойду сцеплю состав, — взял из ящика инструменты.
— Я уже скрутила.
Он посмотрел на меня через плечо.
— Чем же ты скрутила?
— Руками, — смутившись, ответила я и подумала, что руками, наверно, не скручивают.
— Хм… Руками! — мотнул головой дядя Федя. — Тисками надо, а то на ходу растрясет.
И пошел.
Я за ним. Он склонялся над перемычками, тисками скручивал проволоку, а я глядела через его плечо. Он шел дальше, я — за ним. Так мы прошли весь состав и вернулись в купе. Он взял отвертку, стамеску, электрическую лампочку на проводе, включил рубильник и направился вдоль вагона. Я за ним.
Он шел и, подняв голову, осматривал все на потолке. Я тоже. В одном из вагонов колпачок, прикрывающий лампочку, отвалился, повис. Дядя Федя, кряхтя, влез по полкам наверх, захлопнул колпачок, повернул затворчик.
А в следующем вагоне и сама подставка с одного боку совсем отошла от потолка.
— Того и гляди, упадет плафон-то, — будто сам себе, тихонько сказал дядя Федя и уже поставил ногу на скамейку.
Но я вмиг влезла на верхнюю полку и притронулась к плафону.
— Тут выпало, — сообщила дяде Феде.
— Чего выпало?
— Гвоздик…
— Не гвоздик, а шуруп. Ну-ка, слазь…
Обида, начавшая было проходить, снова подступила к самому горлу.
— Дядя Федя! — звенящим голосом заговорила я сверху. — Если вы не хотите меня учить, не хотите со мной ездить, так лучше скажите прямо!
Дядя Федя опустил со скамейки ногу и растерянно посмотрел на меня. Наверно, его поразило, что я перешла с ним на «вы». Я и сама не знаю, как это случилось.
— Что это ты, Таня, бог с тобой! — сказал он, запинаясь. — Да с чего это ты взяла?.. И так и далее?
— А скажи тогда, — очень выразительно заговорила я, в упор глядя в его поднятое ко мне лицо, — скажи, почему ты совсем не учил меня в ту поездку?