Я хотела узнать, нравится ли ей эта работа, но услышала торопливые шаги и увидела в дверях Витьку.
Я никогда не знала его таким. Глаза вытаращены, на лице — страх. Увидев меня, он растерялся на миг, но тут же перевел глаза на Тамару и вполголоса отчаянно проговорил:
— Идут! С хвоста!
И мгновенно скрылся, буквально побежал по вагону обратно.
Я взглянула на Тамару. Лицо ее побледнело, затем покрылось красными пятнами. Она сидела не шевелясь, потом вдруг вскочила и, схватившись за ремни на окне, стала тянуть их вниз. Стекло опустилось, в купе ворвался холодный ветер. Тамара задвинула дверь, повернула защелку и, опустившись на колени, полезла под скамейку.
Я стояла, прижавшись к дверям, ничего не понимая.
А Тамара с трудом вытянула из-под скамейки большой, заполненный до краев мешок. Хотела его поднять, не смогла.
— Берись! — тяжело дыша, приказала она, и я схватилась за низ мешка. Мы еле-еле поставили его, и Тамара стала развязывать шнурок.
— Поднимай! — свистящим шепотом скомандовала она, и я, напрягая силы, вместе с ней потянула мешок вверх. Вот он уже на столе.
— Поднимай выше!
Тамара перекинула за раму верхнюю часть мешка, и из него волной хлынули вниз крупные картофелины. Она вырвала у меня мешок и с силой толкнула за окно.
Потом вытащила из-под стола большую кастрюлю, откинула крышку скамейки.
— Нагребай! — задыхаясь, бросила мне и стала пригоршнями кидать картофель из ящика в кастрюлю.
Я оцепенела от охватившего меня ужаса. Тамара наполнила кастрюлю — ив окно! Заполнила снова — и в окно!
— Да помогай же! Ревизия идет с хвоста! — зло крикнула она.
Я словно проснулась.
— Не буду, не буду! Бессовестная! Как не стыдно, как не стыдно!
Бросилась на стол и расплакалась с горьким беспомощным отчаянием.
А она, навалившись на меня всем телом, снова выбросила картошку за окно.
— Не смей! Не дам! — схватила я ее за трясущиеся руки.
Она приоткрыла дверь, посмотрела вдоль вагона.
— Иди, — проговорила устало. — Уходи, говорю. Не буду я больше.
И вытолкнула меня, снова закрывшись на защелку.
Я зашла в свое купе и, прижав ладони к пылающему лицу, опустилась локтями на столик, бессмысленно глядя в окно. И вдруг за стеклом замелькало, замелькало: Тамарка продолжала выбрасывать картошку!
Я зажмурилась, сдерживая рыдания, и как наяву увидела нашу кухню. Тетя Саня, как Чапаев, разложила на кучки восемь картофелин, которые я ей дала, и высчитывает, сколько раз она унесет пюре Мишке в садик…
Я не могла больше оставаться одна. Не зная еще, куда пойду, направилась в дальний конец вагона. Потом по фартукам перешла в соседний. Там было спокойно. Маруся, не замечая меня, вышивала на пяльцах, возле нее у столика сидела Клава и, охватив руками книгу, читала.
Рядом — купе Витьки. Шагнула к открытой двери.
Витька смотрел в окно. Почувствовав, что кто-то вошел, он повернул голову.
С минуту мы молча глядели друг на друга, потом он отвернулся.
— А где… ревизия? — спросила я непослушными губами.
Витька не повернулся.
— Я тебя спрашиваю…
Он быстро взглянул на меня, и глаза его озорно блеснули.
— Нули! — развел он руками. — Может, мне показалось?
19.
Наш поезд приближался к Москве. В вагонах было суматошно. Клава, торопясь, подметала коридор.
— А где Тамара? — осторожно спросила я.
— Занемогла что-то, лежит в купе, — ответила Клава.
Мне стало не по себе. Какая бы ни была Тамара, Витька не должен был так поступать с ней. Это — жестокая шутка. Сегодня утром я сказала ему об этом.
— Ничего, — махнул он рукой. — Надо проучить ее. Если столько картошки каждый будет валить в свое купе — поезд остановится. Вес-то ведь рассчитан. — И снова глаза его стали озорными. — Ох, наверно, начала метаться, прятать картошку под лавками у пассажиров!
Я отрицательно покачала головой.
— Нули? — очень удивился он.
— Она ее… в окно, — тихо проговорила я. — Вместе с мешком.
Вот уж тут Витька вытаращил на меня глаза по-настоящему.
— Да ну-у? — ошеломленно выдохнул он и весь скорчился в тамбуре от дикого хохота.
— На обратном пути… — еле выговаривал он, — на обратном пути будем урожай собирать…
Я уже раскаивалась, что сказала Витьке об этом.
— Никому не говори, ладно? — попросила его.
Он перестал смеяться и внимательно посмотрел на меня.
— А ты не жалей ее. Она уже один раз попадалась, чудом выкрутилась. И все равно неймется! Хапуга! В Москве наменяет на картошку всякого — юбок там, чулок, рейтузов, материи, а на обратном пути продает втридорога. Или масла выменяет, валенок там, платков пуховых, посуды…