Смотрю на Наташу.
— А когда вы отправляетесь обратно? — спрашивает сестра.
— В восемь вечера.
— Мне к шести на ночное дежурство. Может быть, до этого съездим ко мне?
— Конечно! — радостно киваю я.
— А обратно она одна поедет? — уточняет дядя Федя.
— Я могу привезти ее, а потом на дежурство.
— Да уж привезите, пожалуй, — просит дядя Федя. — Впервой она в Москве-то. Трамваи, троллейбусы, машины… и так и далее…
— До свидания! — подает ему руку Наташа. — Спасибо вам.
— Об чем разговор! — машет рукой дядя Федя.
20.
Мы едем в трамвае по Москве. Никто не обращает внимания на мою телогрейку — кто читает книгу, кто жует бутерброд, а кое-кто даже пишет, разложив на коленях тетрадку и учебник.
Я смотрю то на москвичей, то в окно… Меня поражает, что рядом с большими красивыми домами в каком-нибудь переулке лепятся друг к другу крошечные домишки. Я увидела даже такую картину: коза, привстав на задние ноги, обдирала со стенда афишу.
— Мы едем не по центру, — объясняет сестра. — И вообще, в Москве много таких мест. Красивая, широкая улица, ансамбль больших домов, а зайдешь за угол — там кривые переулочки, старые маленькие дома.
— Но почему она ее обдирает? — недоуменно спрашиваю я.
— Есть хочет. Афиша, может быть, приклеена мучным клейстером.
Выходим из трамвая. Узкой улицей добираемся до другой: широченной, красивой. По ней бегут троллейбусы, машины… У меня дух захватывает.
— Самая центральная, — говорит Наташа. — Если идти по ней вниз — дойдешь до Красной площади.
— Ой! — Я даже останавливаюсь. И мечтаю: — Постепенно мы с тобой всю Москву посмотрим. Правда?
— Обязательно, — обещает Наташа. — Раз ты будешь приезжать. А сегодня посидим у меня.
Мы возвращаемся в узенькую улочку и идем по ней. На одном из угловых домов читаю: «Тверская-Ямская» и сразу вспоминаю Витьку:
Наконец останавливаемся возле облупленного трехэтажного дома, когда-то покрашенного в розовый цвет. Заходим в подъезд, поднимаемся на третий этаж. Наташа открывает ключом дверь, и мы оказываемся в темном коридоре. В нем пахнет затхлым и пригорелым. Наташа берет меня за руку и поворачивает в другой, еще более узкий коридорчик. Из кухни выглядывает сгорбленная старушка и с нескрываемым любопытством смотрит на нас. Наташа, ни слова не говоря, проходит в угол коридора и старается попасть ключом в замочную скважину.
— Гости, Наталья Сергеевна?
— Да, — сухо отвечает Наташа. — Сестра приехала.
— Сестренка? — всплескивает руками старушка. — А я ни сном, ни духом не знала, что у вас сестренка есть!
— Не все же вам знать, — говорит Наташа и наконец попадает ключом в отверстие замка.
— Картошечки привезла, сестричка-то, — продолжает старушка, но мы уже входим в комнату, и Наташа не отвечает.
— Обязательно надо в душу лезть, — с досадой говорит она и тут же, склонившись над сеткой, берет несколько картофелин и выглядывает в дверь. — Возьмите!
— Вот спасибо, касаточка, благодарствую. Как сестричку-то звать?
— Ладно, необязательно, — опять с досадой отвечает Наташа и хочет закрыть дверь, но старушка настаивает:
— Нет, голубушка Наталья Сергеевна, вы мне скажите, а я помолюсь за нее.
— Таней меня зовут, — сказала я, чтоб избавить сестру от этой, кажется, неприятной ей женщины.
— Таня, Татьяна, — повторяет та, чтоб не забыть, и я снова вспоминаю Витьку: «Таня, Татьяна, Танюша моя»…
Из дверей напротив вышла рослая, коротко подстриженная деваха, посмотрела на нас и странно улыбнулась. Мне стало не по себе от этой улыбки.
Наташа взяла из сетки две огромные картофелины и подала ей. Деваха с визгом засмеялась и вдруг одну из них стала, как мячик, подбрасывать и ловить.
— Спасибо скажи благодетельнице, — схватила ее за рукав старушка. Деваха не сумела поймать картофелину, и та покатилась по темному коридору. Старушка пошла искать ее, а деваха вдруг бросилась на пол, завизжала, заколотилась головой.
Я похолодела от ужаса. Наташа поспешно достала из сетки еще одну картофелину, сунула ее в руку девушке и строго крикнула:
— Настя! Встань сейчас же! Слышишь?
От этого окрика девушка притихла, потом поднялась, судорожно всхлипывая.
Наташа взяла ее за плечи и увела в комнату напротив.
Я стояла, не шевелясь, потрясенная увиденным. Вернувшись, Наташа закрыла за собой дверь и набросила крючок.